Письма митрополита Антония (Храповицкого) митрополиту Арсению (Стадницкому). Часть 4

Предыдущие письма »

Митрополит Антоний (Храповицкий)

Испрашивая Ваших святительских молитв, имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства

преданный собрат А. Антоний.

23 декабря 1914 год

Для верующего христианина сокровище жизни не на земле, а на небе, куда открыт нам неукорный путь Христовым воскресением. Поэтому скорби настоящей жизни и, в частности, современных ее условий среди военных и иных бедствий не могут нас лишить радости, внушаемой упованием на Христа слова: «Паки узрю вы и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возьмет от вас». Полное осуществление сих слов спасенные получают в жизни грядущей, но и в сей земной юдоли изречение сие отчасти оправдывается во дни Святой Пасхи, когда верующие сподобляются особенного благодатного дара духовного общения со Христом и чувствуют Его невидимо предстоящим пред ними и ободряющим их, что и наполняет сердца их блаженною радостью.

Молитвенно пожелав Вам сей радости небесной во дни наступившего Христова праздника, прошу Вашу любовь вознести и о мне грешном такое же ко Господу моление.

Вашего Высокопреосвященства преданный собрат

Архиепископ Антоний.

P.S. В Синоде идет борьба против ученого монашества со стороны Преосвященных Распутинских героев.

[Здесь полностью повторяется начальный текст письма № 44. — Примеч. ред.]

Спасибо, дорогой святитель, на добром чувстве и на добром слове на мое письмо.

Лучше помогите мне скорее отбрехаться от Синода, который неделикатно не заслушивает мое прошение почти месяц. Развратили, развратили духовные школу.

Больше нечего, а сущие во Иудеи, да бегут в Горнюю, а тем паче в Святыя Горы.

Любящий А. Антоний.

Присылаемое письмо касается известного Вам бывшего настоятеля А[нтония] Дымского монастыря архимандрита Серафима и посланное к Вам мною с другими просьбами.

1. Если Вам известно что-либо в Синоде о свите Преосвященного Мефодия Оренбургского и, в частности, об отце Серафиме, то не откажите сообщить мне вкратце.

2. Если там о нем и с ней (то есть свитой) ничего не говорилось, то нужно думать, что владыка Макарий приписал Синоду свой собственный каприз и обидели Преосвященного Мефодия и отца Серафима.

Последний явился ко мне и с нашей новгородской покорностью духовной власти и без ропота. Я его считаю вполне порядочным человеком и охотно взял бы в настоятели, но у меня только 7 обителей — две архиерейских и 5 общежительных, так что я пока взял его в число братии, и он доволен, но мне его жаль. Если Вы ничего худого о нем не знаете, то благоволите его устроить чрез Синод. Думаю, что и в одном из 32 новгородских монастырей он пригодился бы в настоятели.

У меня гостил иеросхимонах Алексий Киреевский. Он много доброго рассказал об арх. Леониде Иерусалимском. Видимо и отец Алексий остался бы в России, если бы сие ему было благословлено игуменом Мисаилом Афонским (а без этого условия — нет).

Посему, если б наша духовная власть пожелала взять этого достойного инока, то чрез настоятеля афонского Руссика это возможно. Затем простите и помолитесь за меня новгородским чудотворцам. Здесь жить хорошо, но не поспеваю все сделать, что нужно и что хотел бы.

Ваш преданный собрат А. Антоний.

5 февраля 1915 год

Сердечно приветствую Ваше благое решение, Авксентий Николаевич [Георгиевич], а торопливость моего ответа телеграммой объясняется теми обстоятельствами, что я хотел бы Вас устроить инспектором Московской академии, о чем известил В.К. Саблера телеграммой в Москву, где он был вчера и виделся с митрополитом. Конечно, это столь желательное для меня дело может устроиться лишь в том случае, если никто не будет знать о моем в нем участии. Итак, ожидайте ответа от Владимира Карловича, если Вы письмами своими спрашивали у него совета о месте пострижения, если же не спрашивали, то спросите, то есть напишите приблизительно то, что мне написали, однако не раньше 12–15 ноября. Если Вам предложено назначение неожиданное все-таки не отказывайтесь, чем паче навсегда вооружите против себя: будут говорить, что у Вас нет призвания.

Независимо от этой стороны дела примите мой братский совет о необходимости быть монахом и в душе, не исчерпывать своего внимания погоней за внешними успехами и помнить, что выше Саблера, Сергия и даже Николая есть Иисус, Коему угождают по преимуществу практично и полезно. Усердно прошу Вас почитывать ежедневно хоть по 3 главы Библии, да хоть по 5 страниц аскетических книжек, особенно Добротолюбия.

Меня скандалили ревизией, но я благодушествую и пою, чего и Вам от Господа желаю. Сегодня пишу о Вас Саблеру подробно. Да поможет Вам Господь в довершении начатого, а я же буду любезным собратом Антонием.

30 октября [1895]

[Постриг Авксентия Стадницкого был совершен 30 декабря 1895 года епископом Нарвским Иоанном (Кратировым) в Александро-Невской лавре. — Примеч. ред.)

Воззрите с благоволением, Вы и отец инспектор, на питомцев Волынской семинарии: их 5 человек приехали к Вам: Гаврилюк — знаменитый регент и его приятель Равицкий, Варфоломей, миссионерствовавший весьма успешно среди штундистов, и его приятель, весьма скромный Лясковский, наконец, еще пятый — Уловичк. Варфоломей и Лясковский напросились на всю вакацию в архиерейский дом и зубрили до обмороков. Желание всех поступить, и все они ребята добрые, довольно развитые и благородной души. Прошу сим и господ профессоров отнеститсь к ним с доверием.

Сегодня я водворился в Лавру до 15 сентября. Наехало много гостей, но только до 15 августа, а простого народа до 10.000. Уповал я, что Вы заедете по пути, но не удостоился. Преосвященный Таврический отзывается о Вас весьма сочувственно. У меня был Преосвященный Сергий 8 дней, до 1 августа. Прошу молитв о братском преданном епископе Антонии.

13 августа

Вы несправедливы, и притом очень взволнованно писали мне. Вы не хотите войти в мое положение и потому понимаете мои слова извращенно, может быть, благодаря самым прихвостням, от которых меня предостерегаете. Если б Вы меня знали, владыко, получше, то никогда не поверили бы, что я могу на кого-нибудь сердиться за то, что они меня ругают. Если Вам говорил это о. Трифон, то знайте, что он никогда не способен понять ничего такого, что не сходилось бы с его собственным отношением к жизни и к людям. А это отношение в его больном и подорванном организме всегда было весьма эгоистическое и запуганное. Он чувствует себя всегда среди мнимых недоброжелателей, и если Вы ему скажете, что я, епископ Антоний, покупал в аптеке яд, чтобы подсыпать ему в чай, он почти поверит. Я думаю, что он ничего не имеет против меня и к Вам расположен, но если он попадет между нами, то против собственной воли может рассорить людей. Во всяком случае, я его на прощанье просил выразить Вам мое благожелательное сочувствие и почтение, да и с его стороны относительно Вас слышал только доброе.

Теперь могу сообщить Вам действительное значение интересующего Вас моего не заезда в Сергиев Посад. Я очень торопился и у матери своей, которую считаю за умирающую, я был честно один с четвертью день; в Москве я был от поезда до поезда и потому мог посвятить Сергиеву Посаду 4 часа; еще сутки и 4 часа. Но Вы помните, много ли мог я встретить приветственного успокоения и утешения год тому назад, когда полтора дня, проведенных в Сергиевом Посаде, были временем лихорадочного лазания туда и сюда, — суетливая торопливость и переутомление! Ввиду всего этого нужно бы иметь какие-либо побуждения в Лавру. Но я их не имел, ибо был у Вас год назад, а имел действительно препятствия, которые выразил Василию Ал. Соколову в таких словах: «Едва ли начальству Академии приятен будет мой приезд». Мне на это никакого возражения не представили. А я разумел вовсе не антипатию и не то, чтобы считал Вас своим ругателем, а то именно, что мое появление в Академии вызвало бы опять овацию, да еще двойную — при студентах, которые черт знает что обо мне воображают, не видевши меня в глаза. По сей причине я и в Киеве был неспокоен душой и, узнав, что студенты просили Преосвященного ректора меня им показать, молил Бога о том, чтобы благополучно унести ноги из Киева. Знаю, что Вы не завистливый человек, потому что для этого слишком учены, но простите, владыко, некоторый избыток малороссийской подозрительности Вам не чужд, о чем свидетельствует конец Вашего письма, по коему видно, что Вы меня считаете пересмешником и злословником паче меры. Правда, это не Ваше только мнение, но многих меня не знающих людей или болезненно мнительных. Итак, судите сами: деликатно ли с моей стороны при всяком проезде чрез Москву являться в Лавру, в виде патриарха Никона из Нового Иерусалима, пожинать народные и академические восторги и величественно исчезать, оставляя своим преемникам молчаливый запрос: «Вот и кушай!» Я все это и говорил Вас. Ал., и если он передал Вам лишь вышеприведенные мои слова, то он плохой историк. Правда, мне весьма приятно видеть дорогое мне учреждение, и друзей, и Вас, владыко, вернее это никак не написать; я вам от души сочувствую невозможности поступить иначе, например в деле о почетно-членстве и т. п. А если сплетники любят передавать в извращенном виде всякое слово, могущее дать повод к неудовольствию, то пусть бы передавали и то, что говорится в противоположном смысле, а это во 100 раз более первого. Кроме того, надо помнить слово преподобного Максима Исповедника: «Никогда не считай своим другом человека, который сообщает дурные отзывы о тебе ближних», ибо, прибавим: такой человек или лжив, или легкомыслен, а, следовательно, не стоит доверия ни в том, ни в другом случае. Не хотелось бы верить, что этот человек В.А. Соколов. Если он, то придется переменить свое о нем мнение. Отец Трифон мог набрехать по-своему невниманию ко всему, что не касается лично его и его родственников, и перепутать, а если В.А., то это очень худо.

Еще последнее слово, как доказательство моего братского Вам доверия. Я получил возмутившее меня сведение об одном студенте Вашей Академии — он ученик Вологодской семинарии — бывшего стипендиата Московской академии Л.А. Соколова. Письмо его послано сегодня утром, и я колебался, не переслать ли его Вам, как вечером получивше, и теперь посылаю свое без всяких сомнений. Однако прежде прочтения его Вами беру с Вас заочно обещание: 1) никому, ниже о. Евдокиму, не сообщайте, от кого это письмо (то есть Л.А.С.), и последнее изорвать, как я изорвал Ваше по Вашему желанию; 2)не ссылаться и на меня, как на сообщившего Вам эти вести.

Под этими условиями (требуемыми отношением Л.А.С. к Академии и о. Е.) прошу Вас прочитать письмо и затем позволю себе посоветовать не прибегать к резким мерам, которые сейчас же дадут студентам повод создавать слухи о и за кого-либо из товарищей и создавать скверную кашу в Академии. Я в подобных случаях поступал так. Вызывал к себе под вероподобными предлогами парня во время вечерни в праздник, и, заметив нетрезвость, обещал следить за ним лично и чрез инспекции, а потом, накрыв in flagrante deliitec, уже расправлялся. (Да, сверх того, парень может еще поправиться и одуматься, как исправились у нас Петров, представляющий собою тип примерного студента).

Затем имейте в виду, что Соколов любитель писать комплименты, и может быть Минков все не так плох, как его изображает автор письма, может быть с целью представить в плохом виде Академию после меня. Я оборвал конец его письма, потому что дальше дело касается одного профессора. Независимо от сего, позвольте выразить недоумение по поводу той страницы в первой статье С.С-ча, где подробно описываются некоторые […]. Может быть я ошибаюсь, может быть поддаюсь неприятному чувству, навеянному этой лакейской статьей, но, думаю, что под лицемерами разумеется монашествующее начальство Академии, и что такой цели автор нигде никакого резона говорить о лицемерии так подробно. Мне в данном случае очень больно за С.С-ча, с которым я начал мириться за первые его статьи 1899 [года] в «Вере и разуме», а теперь снова разочаровываюсь и даже возмущаюсь. Скорблю я и о статьях А.П. Лебедева на достойнейшего о. Иванцова-Платонова. Наши студенты устроили общество, по образцу Ваших, одно заседание уже было. Не знаю, где теперь о. иером. Александр.

Видите, книгами писал Вам своею рукою. Если б Вы приехали в Казань повидаться, то был бы сердечно рад. Еще одно слово. Ведь я был в шести часах от Санкт-Петербурга и туда не заехал, ни в Новгород, но всего более хотел бы в Академии Московской и притом в воскресенье. Итак, не сомневайтесь в моей дружбе. Я предлагал ее и епископу Димитрию, но он отвергает: мне не будет.

Епископ Антоний.  

[Начало письма отсутствует. — Примеч. ред.]

[…] но чувство деликатности меня удерживало от этого, и особенно одна мысль — быть не в пору гостем для хозяина Академии — заставила меня без всяких колебаний отменить заезд к Вам. Сверх того, я доподлинно знаю, что мой бывший близкий приятель митрополит Московский всем говорит, будто я развращал студентов, ища у них дешевой популярности, его вообще антипатия к монашеству, а, следовательно, и ко мне, как знаменосцу сего начала, заставляет меня и чрез Москву пролетать страной, ибо что всего более мне противно, так это навязчивость. И все-таки не думайте, будто я и на митрополита Московского недоволен, хотя и уверен в несправедливости его отзыва: жизнь так сложна и запутана, что всякому из нас естественно ошибаться в суждениях о людях, а в душе я вероятно еще хуже, где в наихудшем обо мне чтении либо отзыве.

Не сержусь я и на киевского ректора, который не пропускает случая, чтобы не написать грубости в любой нам бумаге — они правы в таком отношении, если бы суждение его о Казанской академии соответствовало действительности. Да, владыко, Вы все-таки меня не знаете: во мне много худого, но я никогда не мог относится к людям по ветхозаветному и определять свои чувства к ним по тому, насколько они обо мне хорошо говорят или думают. Надеюсь, что и Вы далеки от такого эгоистического отношения к людям и к жизни. Важно идея, дело церковное, а мы, комары, которые сегодня кружились и кружились, а завтра будем навозом. Митрополит Леонтий во мне души не чаял, а мои нервы не могли переносить его грубого нахального эгоизма и не прикрываемого никаким стыдом честолюбия, хотя и жалел его сердечно.

Теперь скажу Вам о Киеве. Если бы я только знал, что Вас там не будет, то я бы никогда на этот юбилейный балет не поехал бы, а надеялся я составить там совет 4-х и из всех 3-х более всего желал видеть Вас, хотя я с Борисом приятель. Меня убедил Преосвященный Сергий, указав на то, что будут. Мы там только жрали и […], а на «Архиерейском собрании» толковали о купонах, рентах, талонах и процентах. Приняли нас весьма хорошо и предусмотрительно, и даже задушевно, но все же получился «собор суеты». Я возвращался весьма расстроенный этими впечатлениями, торопящийся к проводам архиепископа Арсения в Казань (он неожиданно оттянул отъезд, предполагавшийся 17–18 ноября), разочарованный в митрополите Иоанникии, которого слепо обожал, и огорченный назначением в Вифанию ректора-попа. И все-таки, если б я знал, что Вы огорчитесь моими мимоездами, то заехал бы в Лавру, даже прямо к Вам, что и обещаю сделать при первом же проезде Москвы. Затем прибавлю, что я не упускаю случая поддерживать Ваш авторитет в беседах с академическими гостями, учащими и учащимися; мне иногда писали письма недоучившиеся или огорченные студенты 97-го, 98-го и даже 99-го выпуска (последние — мне незнакомые), и я всегда успокаивал их, Ваших, действительно в лучшем и, конечно, в этом смысле. Когда к Вам водворился о. Евдоким, я писал в ответ профессорам, что теперь для Академии настанет мир, что в ректоре, в инспекторе не будет более к уважению студентами начальства и т.п. Ревнивые к моей славе питомицы мои без толку возмущались на то [или] иное, якобы, невнимание к моей памяти, и я их успокаивал, разъясне[…] [Далее текст оборван. — Примеч. ред.]

Не желал решать этого дела по одному только самочувствию, которое против моего участия на «соборе» (sit venia nerbo — с позволения сказать), я ожидаю еще синодской почты, от которой ожидаю некоторых дополнительных сведений о положении дела. Ведь во главе Предсоборного Совета была шайка ренегатов из кутейников, которые с 1905 года стараются ввести у нас постепенно лютеранство, и на Соборе собираются для поражения православия чрез его же, правда, неканоническое представительство. В № 82 Титлиновской газеты названный мерзавец почти прямо провозглашает то, что я знал о них с 1905 года. Да будут они прокляты! Если Преосвященный Димитрий [Сперовский] еще у Вас, то […], что ему я отвечаю сейчас в полдень.

3 августа 1912 года

Пользуюсь случаем поблагодарить Вас за разрешение отслужить в родном селе погребение своего последнего и единственного племянника и засвидетельствовать, что, по отзыву его матери (женщины врача), там сельский батюшка о. Порфирий Быстрицкий, весьма любимый, действительно зловеще болен, жаль, что его отпуск в Крым можно признать «исключительною нуждой» и в случае не нахождения заменяющего иерея заменить его иеромонахом, о чем и моя братская просьба. Здесь у них прекрасное пение (второклассная школа) и народ сохранил благочестие времени моего детства. Сегодня же возвращаюсь в Санкт-Петербург.

Спасайтесь и молитесь за преданного собрата Антония.

20 января 1911 год

По просьбе графа Бобринского я направил для проживания в гостинице Тихвинского монастыря и обучения церковной службе и русскому языку угро-росса студента Думинковича, о чем и уведомил архиепископа Иоанникия. Будем за него платить 1 рубль в день; жить будет там месяц.

О сем докладывали Вам на благословение Ваше и просили святых молитв.

Преданный архиепископ Антоний.

13 февраля 1913

Завтра Вас со днем бывшего ангела! [14 февраля память преподобного Авксентия — Вифинского отшельника, пресвитера. — Примеч. ред.]

В начале июля, а может быть и раньше, на Ваше имя получил из Почаевской лавры 50 рублей. Сие предназначено на устроение киота для образа Покрова в актовой зале, а если киот уже устроен и оплачен, то на нужды академической церкви или студентов по Вашему усмотрению.

Вчера возвратился из девятидневной отлучки в Кременец и Лавру и обрел 115 казенных конвертов и множество частных писем, поэтому сейчас, закончив их пересмотр, чуть жив.

Прошу приветствовать сослуживцев бывших и не забывать в молитвах душевно преданного собрата Антония.

19 июля

Архиепископ Харьковский, 6 января

«Приидите возрадуемся, Господеви настоящую тайну сказующе».

Радость христиан о спасении нашем обновляется во дни Рождества и Крещения Христова свыше посылаемым нам чувством умиления пред подвигом любви и смиренномудрия Сына Божия, приявшего зрак раба в пещере Вифлеемской и ставшего среди кающихся грешников в водах Иорданских.

Обильно да пошлет Господь сию радость и в Ваше благоговейное сердце и да утешит ею Вас в настоящих скорбях, переживаемых нашим отечеством чрез войну с врагами внешними и чрез попытки врагов внутренних поднять народ против законной власти. Да укрепит Господь всех нас в посильном противостоянии невидимым врагам нашего спасения, и в стремлении ко Христу вслед за Вифлеемскими пастырями и Персидскими Волхвами, и в принесении Ему взамен злата, ливана и смирны духовных даров веры, надежды и любви.

Дружественный владыко!

В дополнение к телеграмме, которая завтра посылается к Вам в Великий Новгород, пишу эти строки в оправдание своего молчания на Ваш привет и приношения. Последними я бы впрочем не воспользовался даже и помимо его опоздания, но вижу в нем повод еще когда-нибудь заглянуть к Вам во Святой Град на Волхове, если придется бывать на Сивере; о последнем, впрочем, вообще не думаю и рад своей опале у Двора и Синода при скандальном положении первого и глубокоуниженном второго. Уповаю вскоре читать о Вашем, то есть синодском, деянии — водворении Преосвященного Исидора [Колоколова] на епархию взамен Каменного монастыря.

Я дослужился и допроповедался до хрипоты, так что сегодня не мог уже идти на Иордан.

За Преосвященного Варсонофия радуюсь. Иоанникия я тоже считаю хорошим человеком и честным. Прошу святых молитв,

сердечно преданный собрат Антоний.

6 января

Я вчера же послал Преосвященному Оренбургскому телеграмму: «Прошу выслать документы архимандрита Серафима Новгородскому архиепископу». Отец Серафим посылает прошение, а сам двинется в Петроград 21-го или 22-го, причастив раненых, которых поручили его попечению. По всему вижу, что это благоговейный православный монах и пастырь, и поучения хорошо говорит.

А Вы мне помогите в Харьковские миссионеры архимандрита Митрофана из Житомира; он не прилепился к Галиции, а для штундистов он незаменим: там их 450, у нас 7.500.

Прочитал о переводе викариев и гадаю о причинах: Пимену, говорят, Алексий завещал свою подругу Елену, не предупреждал ли в Казани свои афонские художества: вот Борис — прекрасный архиерей и монах.

Впрочем, слух о Пимене много не привран, и может быть мое гадание о причине ошибочное и Преосвященный Питирим […].

Прошу молитв о преданном собрате Антоние.

P.S. Сергий формально: у него магия.