Глава IV. Ватикан и новое советское государство

Конференция 1922 года в Генуе позволила установить первые официальные контакты между Ватиканом и Советским Союзом. При этом один священник, старый товарищ Ленина, сохранивший с ним дружеские отношения, попытался частным образом навести мосты между Лениным и Католической церковью. Об этом предприятии Виктора Беде мы и расскажем.

Священник у Ленина

Во время Общественных недель в Нанте в 1936 году монсеньор Д’Эрбиньи передал очень странные слова, сказанные Лениным. “Мы ошиблись, — будто бы произнес Ленин в конце своей жизни. — Нам следовало бы иметь десяток святых Францисков Асизских”. Епископ добавлял, что во время своих визитов 1925-го и 26-го годов в Москву он говорил об этом случае в Кремле, и никто его не опроверг.

Кому же мог сделать Ленин такие странные откровения? Книга Штеле о восточной политике Ватикана^[1] и переписка Невё с Д’Эрбиньи одновременно указали мне источник. Речь идет об аббате Викторе Беде, который родился в 1869 году в Венгрии, принял французское гражданство и был с 1909 по 1912 год журналистом в Париже, где и познакомился с Лениным, жившим тут же, на улице Мари-Роз. Впоследствии Беде стал священником, был направлен в Куарскую епархию в Швейцарии, в 1924 году являлся членом подготовительного комитета к “святому году” — 1925-му.

Беде опубликовал две статьи в “Osservatore Romano” (официальная газета Ватикана — Пер.): 23 августа 1924 — “Pensieri di Lenin sul cattolicesimo. Ricordi personali” (“Мысли Ленина о католицизме. Личные воспоминания”), и 24 сентября 1924 — “Il problema russo nel pensiero di Lenin. Ricordi personali” (“Взгляд Ленина на русский вопрос. Личные воспоминания”). “Osservatore Romano” предварил первую статью следующим замечанием: “Один хорошо нам знакомый зарубежный священник, который довольно много сотрудничал с нашей газетой, прислал нам эти воспоминания; об их важности излишне говорить”.

Ленин умер 21 января 1924 года. Пресса только что опубликовала его завещание о будущем коммунизма и о руководстве партии, где Ленин ставил под сомнение кандидатуру генерального секретаря Иосифа Виссарионовича Сталина. Аббат Беде счел нужным дополнить это официальное завещание своими воспоминаниями. “Я познакомился с Лениным в Париже, — писал он, — и был с ним в дружеских, сердечных отношениях”. За несколько месяцев до смерти Ленина Беде встречался с ним в его частном кабинете в Кремле: это было несложно, поскольку никто, кроме Владимира Ильича, не знал, что он священник, и Ленин распорядился выдать ему пропуск. “Ленин был для меня скорее старым товарищем, чем творцом одной из ужаснейших революций. Его характер оставался столь же мягким, что и в Париже. Но та идея, воплощение которой он сделал своей целью, подавляла его природную мягкость”.

Эта мысль странным образом напоминает слова Горького, говорившего, что Ленин наступал на горло собственной песне: он бы хотел гладить детей по головке, а революция заставила его убивать. “Необходимо, — говорил Ленин Беде, — до конца добивать врагов народа, как змею, которая хочет тебя укусить; нужно жертвовать собой, отбирать, чтобы разделять”. “Я думаю, — добавлял Ленин, — что после разрушения нынешних институтов, католическая иерархия снова оживет, потому что в Церкви происходит постоянное воспитание тех, кто призван руководить другими. Епископом или папой не рождаются, как до сего момента рождались князьями, королями или царями, — но чтобы стать вождем или главой Католической церкви, необходимо представить доказательства своих способностей. Именно в этой мудрой организации заключается нравственная сила католицизма, которая позволила ему в течение двух столетий противостоять любым ураганам”.

“Сила твоей церкви — целиком в морали, а не в принуждении. Для человечества требуется и то, и другое. Вот почему я вижу, — заключал Ленин, нажимая на эту фразу, — я вижу на сто лет вперед одно единственное правительство — советское, и одну единственную религию — католичество. Твой идеал воплотится, как и мой. Жаль, что ни один из нас не увидит этого”. “Ленин, — отвечал я, — ты ошибаешься. Не пройдет и ста лет, и мы увидим, в иной жизни, действительное равенство в торжестве католической истины”. Ленин замолчал. “Такой рационалист, как он, не мог с этим согласиться; будучи же вежливым человеком, не хотел противоречить”.

Можно представить себе изумление читателей “Osservatore Romano” от такого удивительного открытия. Через месяц газета опубликовала вторую статью Виктора Беде. Священник настойчиво указывал Ленину на множество зол, рожденных революцией. Ленин отвечал, что предшествующее положение было еще хуже. “Кровь Революции является лишь каплей воды рядом с кровью, пролившейся при царизме. Мы ягнята по сравнению с царскими палачами”.

Ленин добавил, что не следует путать советизм с коммунизмом. Советизм — это самоуправление, участие всех в государственных и общественных делах. “Мы рассчитываем, — говорил Ленин, — на молодежь, которую хотим научить самопожертвованию ради других и которую сумеем освободить от многовековых предрассудков капиталистического и религиозного мира”.

“Вы выбираете ложную дорогу, — сказал священник. — Вам нужен идеал, который не может иметь другой основы, кроме религиозной”. “Вы хотите, чтобы пришли ваши церковники, — отвечал Ленин, — и подняли крестьян против Советов?”

Я объяснил, в чем заключается настоящая религиозная жизнь. Он замолчал, потом прошептал: “Нет, это невозможно”.

Я говорил о религиозной свободе, которая сделала бы из него российского Константина. Тогда, обратив ко мне свои глубокие глаза на лице гиппократика, на котором уже проступала маска смерти, он сказал: “Это папа тебя послал”. — “Нет”. Он смягчился: “Я восхищаюсь тобой... Я чувствую, что жить мне осталось немного. То, о чем ты мечтаешь, слишком прекрасно, чтобы я мог это выполнить, слишком велико, чтобы я мог приняться за это. Я надеюсь, придут другие, которые вместо принудительных и кровопролитных мер, воспользуются тобой предложенными методами, чтобы сделать человечество счастливым”. “Через несколько месяцев Ленин умер”, — заключил Виктор Беде.

Эта картина кажется нам слишком красивой, чтобы быть истинной. Свидетельство Виктора Беде противоречит не только коммунистической агиографии Ленина (что ничего не доказывает), но еще больше не согласуется с историческими свидетельствами о последних годах Ульянова. Что аббат Виктор Беде желал увидеться со старым парижским товарищем, главой коммунистической России, этому все поверят охотно, и мы думаем, что он действительно встречался с Лениным в Кремле (сильно приукрасив реальность в своем рассказе). Однако совершенно невероятно, чтобы аббат Беде говорил с Лениным в Кремле “за несколько месяцев до его смерти”.

Ленин умер 21 января 1924 года в деревне Горки, на 30 км к югу от Москвы, где он любил отдыхать и где жил постоянно с 16 декабря 1922 года. В 1923 он провел в Москве лишь один день — 19 октября. Более того, его умственная деятельность сводилась к нескольким минутам диктовки и часу-двум чтения. Следовательно, правдивость требует отнести визит аббата Беде к осени 1922 — времени, когда Ленин, несмотря на первые приступы склероза, развернул лихорадочную деятельность. Запись его секретаря свидетельствует, что со 2 октября 1922 года, дня возвращения в Москву, до 16 декабря он принял 171 человека. Виктор Беде в этом списке не фигурирует.

А если, несмотря ни на что, аббат Беде был прав? Последнее издание “Советского энциклопедического словаря” (Москва, 1980) под словом “Горки” говорит, что Ленин жил здесь постоянно только с мая 1923 года. С другой стороны, мы знаем, что в последние годы жизни он сомневался не в материалистической “вере”, но в методах, использованных коммунистами в борьбе с религией. К примеру, 1 мая 1923 года совпадало с православной Пасхой. “Правда” по этому поводу писала: “Сейчас самый удобный случай, чтобы разоблачить ложь религии”. Ленин сделал замечание Молотову, ответственному за “Правду”: “Нет, именно сейчас, — возражал ему Ленин, — следует совершенно избегать всякого неуважения к религии”. Но его уже не слушали. Скворцов-Степанов, ярый материалист, все-таки организовал, к неудовольствию Ленина, пародийные религиозные процессии.

Опыт антирелигиозной борьбы 1920-22 годов выявил изъяны этой кампании, ее вульгарный характер, доказал недооценку религиозного фактора и православной веры. Сама Крупская, соратник Ленина, была в этом убеждена. Нэп, новая экономическая политика, подавал надежду и на новую религиозную политику, более терпимую и более либеральную. Верующие сразу воспрянули духом. Понемногу везде появлялись философские общества для защиты идеализма и религии. В Москве Николай Бердяев основал в 1919 году Вольную Академию духовной культуры, куда вошли такие мыслители, как Франк, Ильин, Радлов, Карсавин.

Реакцией против наступательного возвращения религиозной философии и мистицизма стало основание журнала “Под знаменем марксизма”, которому Ленин посвятил в марте 1922 свою статью “Смысл воинствующего материализма”. В ней он клеймил слабость атеистических публикаций, сильно уступающих, — подчеркивал он, — материалистическим и антирелигиозным трудам энциклопедистов XVIII века. Он превозносил поэтому союз марксистов-атеистов и неверующих буржуа для разоблачения сторонников идеалистической философии, “дипломированных поповских лакеев”. Он предостерег редакцию журнала от ложного идеализма, как у Древса в “Мифе о Христе”, где, показывая, что Иисуса не существовало, автор выступает за обновленную религию, способную противостоять материалистическому движению. “Это отъявленный реакционер, — писал Ленин, — который заменяет старые предрассудки предрассудками еще более отвратительными”. Здесь мы видим нечто, далеко отстоящее от “личных воспоминаний” аббата Беде.

Последний через несколько лет хотел было вернуться в Россию. Монсеньор Д’Эрбиньи предупреждал Невё 16 августа 1929 года: “Один священник венгерского происхождения, ныне каноник в Куар в Швейцарии, аббат Беде — тот, который собирался было помогать Ленину, своему старому товарищу по работе и журналистике в Париже — намеревается предпринять новую поездку в СССР, чтобы исследовать религиозную ситуацию и ее улучшить”. “В этом он идет, — добавлял Д’Эрбиньи, — на свой страх и риск, не будучи никем уполномочен, а лишь несколько скандальным образом объявив о своем намерении в немецком журнале в Польше. Он мне писал, и я ответил с максимальной сдержанностью. Это благочестивый священник, вполне доброжелательный, но остающийся журналистом и немедленно объявляющий всем то, что ему удалось узнать, в надежде на обращение тех, кого он пытается убедить. Таким образом, это вполне достойный по своим намерениям и благородству человек”. Д’Эрбиньи, знавший, как себя вести католическому эмиссару в отношениях с Советами, заключил свое письмо так: “Если он добьется визы на въезд, которую ему обещали, то, мне кажется, ее дадут лишь затем, чтобы без его ведома скомпрометировать все то, о чем он будет говорить”.

Невё поблагодарил председателя “Pro Russia” (“За Россию”) за информацию и ответил, что будет начеку. Стреляный воробей в России, он и не нуждался в советах своего старого римского друга. Проект аббата Беде не удался: священник-журналист объявил в “Courier de la haute Silesie” (“Курьер Верхней Силезии”) о своем намерении вернуться в СССР, чтобы снова связать разъединенных сынов. Согласие между Италией и Ватиканом было достигнуто — почему бы не достичь его с Советским Союзом? Орган немецкого центра “Germania” опубликовал статью, придававшую этому визиту политическую важность, которой он не имел. “Osservatore romano” от 22 августа 1929 года напечатал резкое опровержение: аббат Беде взялся за миссию, которую ни один церковный авторитет и не думал ему поручать, и газета Ватикана выражает удивление тем, что серьезная “Germania” раздает авансы подобным слухам.

Но вернемся назад. Если мы примем предположение, что аббат Беде встречался с Лениным в Кремле, то, по нашему мнению, следует отнести этот визит на 1922 год и отказаться от иллюзий, будто Ленин имел далеко идущие планы в отношениях с Католической церковью. Зато другой священник, более реалистично смотревший на вещи, прекрасный знаток России, лично писал председателю народных комиссаров республики Украина Кристиану Раковскому с просьбой об установлении дипломатических отношений между СССР и Ватиканом. Этим священником был никто иной, как отец Пий Невё, простой кюре из Макеевки. Здесь мы, по крайней мере, на твердой почве. Вот документ, не официальный, конечно, но важный для выявления тех путей, которыми могли бы пойти отношения двух держав, — как мы полагаем, не утверждая однако, что дорога взаимного признания изменила бы ход истории.

 

Письмо Невё Раковскому: проект сотрудничества Ватикана и Советов

Миссионер без полномочий, не имеющий иных званий, кроме как сын бедного рабочего, выросший в большой семье, Невё находился в России с 1906 года и, несмотря на превратности политической ситуации, не покидал Макеевки со времени своего приезда сюда в 1907. Движимый искренней любовью к России, Невё дерзнул обратиться к комиссару иностранных дел социалистической республики Украина г-ну Раковскому.

В пространном письме Невё убеждает Раковского в необходимости сотрудничества с Ватиканом, который является мощной политической силой. Среди прочего Невё пишет:

“Есть одна сложность, которую я предвижу: в России Церковь отделена от государства. Можете быть уверены, папа и не потребует их объединения. При царском правительстве, когда такой союз существовал, Католическая церковь лишь страдала от оскорблений и недоверия правителей, и Рим, без сомнения, не хочет, чтобы подобное повторилось”.

Невё остается без ответа, так как Раковского назначают представителем России в Лондоне. Невё неоднократно предпринимает повторные попытки с 1922 по 1925, посылая письма разным людям и убеждая в необходимости установления дипломатических отношений Советов с Ватиканом. Между тем, 28 октября 1924 года устанавливаются дипотношения Франции и СССР. 15 декабря 1924 года послом Франции в Москве назначается Жан Эрбетт. В начале января он прибывает в Москву.

(Продолжение следует...)