Когда к тебе стучатся

Раньше я думал, что написать воспоминания не так уж и трудно. Мне казалось, что это просто и естественно – делиться впечатлениями, рассказывать о событиях, интересных встречах, поездках. Поэтому с первого момента, как только мне сообщили о предстоящей поездке в далекую Японию, я сразу же начал представлять, сколько новых мыслей и впечатлений смогу привезти оттуда. Мне почему-то казалось, что моим рассказам не будет конца, а мысль найдет столько для себя материала, что еще несколько недель, а то и месяцев сможет черпать вдохновение из воспоминаний о поездке…

     

Но по возвращении домой меня ожидало разочарование. На все вопросы я отвечал кратко, а когда пытался что-то рассказать, то вдруг понимал, что передать то, что хочу, просто не могу: не знаю словесной формы, боюсь встретить в глазах собеседника равнодушие или непонимание. Какова причина этого, я не знаю до сих пор. Возможно, есть вещи, о которых лучше всего расскажет молчание, которые люди должны сами в тебе увидеть, проникнуться этим, и тогда только ты сможешь им доверить пережитое. Я не знаю… Но вот теперь, когда прошло уже почти полгода, вдруг совершенно неожиданно мне захотелось поделиться пережитым в этом удивительном путешествии к месту подвига одного из самых выдающихся миссионеров Православной Церкви – равноапостольного Николая Японского.

Из Москвы лететь в Токио очень удобно: прямой рейс из «Шереметьево» доставит вас в самое сердце «Страны восходящего солнца» – токийский аэропорт «Нарита». Для иностранцев, правда, путаница начинается уже с этого слова: постоянно хочется поставить на каком-то слоге ударение – и выходит не совсем ясно: то ли «На’рита», то ли «Нари’та»… Но оказывается, всё гораздо проще: в японском языке нет нашего ударения, и все слоги в этом слове произносятся ровно, каждый ударный: НА-РИ-ТА. Для нас непонятно, мы привыкли во всем видеть ясную четкость и определенность. Но в Японии мир устроен по-другому: ты должен иметь стержень внутренний, должен опираться на определенность внутри себя, а не искать ее в чьих-то указаниях или советах – извне всё звучит ровно и однообразно, каждая дорога открыта, но у тебя должен быть свой сокровенный путь в сердце. Наверное, поэтому 100 лет назад Православие японцы называли «верой Николая», ибо святитель проповедовал Евангелие на понятном для них языке – языке сердца. То же самое и с наименованием Воскресенского собора города Токио. Для японцев он по-прежнему «Николай-до», «храм Николая». Интересно, что это словосочетание созвучно другому «до» – «путь Николая». Действительно, весь подвиг просветителя Японии убеждает в том, что самая наглядная проповедь – это жизнь по Евангелию, которое люди смогут прочитать в твоих глазах, к которому они смогут прийти, следуя твоим путем…

    

Что думает человек, когда он летит в центр мировых технологий и современных научных достижений? Раньше, когда я представлял себе Японию, то сразу же воображение рисовало картинку, где на улицах множество роботов, все действия производятся только нажатием кнопки, а люди лишь пользуются предоставленными им возможностями комфортной жизни. Тем более Токио, аэропорт – место, где технологий должно быть уж точно предостаточно. Девятичасовой перелет. Наконец посадка… Прошли миграционный контроль, забрали вещи… Но где же роботы? Здесь только люди! Обычные люди с бумажными записными книжечками, с растерянным видом, когда они не могут понять иностранца или не знают, чем ему помочь… Но всё-таки есть у этих людей нечто необычное – их отношение к работе. Вот старый мужчина – дедушка, я бы сказал, – который складывает вещи в багажное отделение автобуса. Жалко смотреть… Дай, думаю, помогу… Но нет, реакция совсем необычная! Из его жестов и по выражению лица я понял, что это только его работа, он сам всё сделает, беспокоиться не стоит. А еще у него, что, впрочем, свойственно и другим японцам, был такой вид, словно он делает самую важную работу в мире, как будто ничего другого, что бы смогло отвлечь его, нет и быть не может. Мне показалось это даже забавным: детская непосредственность и наивность, выраженные в абсолютной самоотверженности и самоотдаче. Забавно, но поразительно! Тогда я понял: вот они, настоящие японские роботы!..

    

Вообще за всё время пребывания в Японии я, вопреки ожиданиям, не заметил ничего такого в технологиях, устройстве быта, что бы кардинально отличало нас от них. Конечно, это сравнение касается скорее наших центров – Москвы, Киева, Санкт-Петербурга, но всё же… Отличие скорее в способе организации, в подходе, а не в технологических возможностях. Да, там они, конечно же, немножко лучше, но и у японцев нет никакого философского камня, который бы давал им несравненное преимущество. Даже наоборот – ресурсов у них мало. Наблюдая всё это, мне показалось, что разница в одном: в Японии люди больше хотят жить в аккуратном, вежливом, комфортном обществе. Они осознают ответственность каждого за сохранение общего. Нас отличает только решительность: они хотят и живут в нормальном мире, честно и вежливо; мы – списываем всё на власть, страну, людей – и сами себя раздражаем. Мне сразу же припомнилась мысль, высказанная преподобным Серафимом Саровским: «Праведник отличается от грешника только решимостью». Всё оказалось так просто: не роботы, не ресурсы, а желание, честь и решимость человека – вот что Японию сделало Японией!..

Японцы могут хорошо организовать небольшое пространство, в русских же размерах они теряются. Поэтому у них все маленькое и опрятное – домики, участки, клумбы на тротуарах, да и они сами. К этому приучают и внешние условия: на острове не так уж и много хорошей земли, приходится всё использовать разумно.

    

Наверное, более всего для нас, европейцев, непонятна японская культура общения. Ты не можешь просто так, исходя из личных соображений, ответить человеку: «Нет!» Ты обязан исходить лишь из тех вариантов, которые тебе предоставил собеседник. Если он спросил: «Ты пойдешь со мной гулять?» – то отказать ты можешь лишь вежливой формулой неопределенности: «Чотто…» – это значит: «Не сейчас, попозже…» Однако и собеседник обязан следить за настроением человека, к которому он обращается, и если он видит, что другому, может быть, не совсем удобно исполнить его прошение, то в своем вопросе он сам должен предложить возможность отказа. Для меня эта манера общения стала совершенным открытием. Ведь здесь всё построено не на стремлении высказаться, выдать нечто свое, а на желании услышать собеседника, действительно проникнуться его мыслями и переживаниями. Это ведь самый христианский разговор: в нем люди не смотрят друг на друга, а смотрят на общую цель глазами ближнего, сопереживают и стремятся к единомыслию.

После недели путешествий по стопам равноапостольного Николая наконец снова Токио… Казалось бы, что может удивить после дня, проведенного в этом центре новейших технологий и разнообразных достижений современной цивилизации! Ведь это на самом деле поражает: ты гуляешь по улице, где растут деревья, кусты, есть магазины, площадки, но вдруг оказывается, что ты находишься на уровне третьего этажа, а внизу – дороги, тротуары, такие же магазины, люди, транспорт…

    

Но подходит время воскресной всенощной в «Николай-до». Света минимум: только в алтаре и на клиросе горят электрические лампочки, в храме же всё освещают свечи. Удивительная тишина и спокойствие, с которыми ты, кажется, впервые сталкиваешься в этой живой и захватывающей стране. Умилительное пение. Поражает не столько его звучание, сколько настроение – покаянно-трогательное, однако без лишней душевности, без эмоций. В храме всё строго, но не отталкивающе: строгость не в атмосфере, не в требовательности к тебе, а в самих людях – в священнослужителях, певцах, прихожанах – их поставе, настроении, благоговейной сдержанности. От тебя же ничего не требуют, даже взглядом никто не осуждает за несоответствующий вид, незнание всех традиций и правил здешнего прихода. Тебя просто вдохновляют собственным примером, так что, созерцая благоговейный настрой этих людей, ты и сам приводишь себя к такой же сдержанности и трепету перед святыней.

Здесь особенно четко переживается грань: за порогом храма мир совершенно другой, и он должен остаться там, ты не должен вносить его сюда, здесь он лишний, ненужный. И действительно, когда ты стоишь на службе, поражаясь ее стройностью, совершенным отсутствием суеты, разговоров, то приходит на мысль одно: эти люди знают, для чего они пришли сюда. В этот момент я подумал: наверное, стоило преодолеть тысячи километров, чтобы здесь понять, что такое святость храма! Ведь святость – это отделенность (от еврейского «кадош» – «отделенный»). Святой – значит выведенный из обыденного употребления, посвященный иному миру, напоминающий о небе. На родине этого ты не ощущаешь так явно, поскольку храм для тебя является чем-то привычным, вполне естественно вписанным в общественную жизнь. Здесь же, в Японии, грань слишком ощутима, чтобы ее не замечать. Поэтому, войдя в храм, ты забываешь о толерантности и компромиссах, ты понимаешь, что здесь происходит нечто иное, чем извне. Ты оказываешься перед конкретным выбором: какую реальность признать истинной, что избрать? Если последняя реальность там, за порогом, тогда здесь люди просто иногда отдыхают, кто-то находит вдохновение, кто-то понимание, но не больше, ничего существенного. Если же я признаю, что Бог реально есть и Он всё содержит, к Нему всё приходит, в Нем должно видеть конечную цель, тогда мир за порогом теряет свою привлекательность. Ты просто понимаешь: всё, что находится там, – привлекательно, заманчиво, красиво, но… мимолетно. И что мне с этих удивительных небоскребов, что с прекрасных садов, вежливого обращения, идеальной чистоты?! Я только странник, я пришел и уйду, не взяв с собою абсолютно ничего. Что мне до всего этого?..

    

Можно еще много написать об этом путешествии, которое милостью Божией и предстательством равноапостольного Николая стало для меня действительно духовным, исполненным многих смыслов и переживаний. И сейчас в моем сердце всё пережитое там остается поразительно живым. Однако у всего есть своя мера, и у воспоминаний тоже. Скажу, пожалуй, лишь еще об одном… Заканчивалось всё на борту самолета, которым мы следовали из Токио в Москву. Я с самого начала подозревал, что эта поездка кроме впечатлений принесет и свои обязательства. И этого боялся, пожалуй, больше всего – что мне будут настойчиво рекомендовать свою научную деятельность посвятить изучению наследия равноапостольного Николая Японского. А я ведь уже полгода думал о другой теме, столько сил и времени потратил на нее, так сроднился с ней, что отказаться было очень трудно. И до последнего момента в своем сердце я это переживал, настраивался на отпор. Но вдруг я понял, что ничего случайного не бывает, что в мою жизнь кто-то стучится, он мне столько показал, столько помог осознать, однако я закрылся со своей идей, своими планами и отказываюсь прислушиваться к чему-то другому, кроме голоса своего «я»… Как же всё премудро устроено: оказывается, чтоб полюбить, чтоб впустить кого-то в свое сердце, нужно не стараться найти в нем что-то привлекательное или симпатичное для тебя. Стоит просто выбросить из сердца всё, что ты считаешь исключительно своим, самость, которая мешает тебе принять дар другого, услышать, встретить его…