«Хотели взять церковь в свои руки»

Примерно в 1935–1936 годах из Самарово (ныне Ханты-Мансийск) в Реполово (Ханты-Мансийского района) прибыл товарищ Сидоров для проведения собрания «по отделению Церкви от государства». Верующие – супруги Сургутсковы, Чемагина, Худяков, Петров и другие – кричали, что не отдадут церковь. Собрание было сорвано. Докладчика даже пытались поймать и побить сыновья Сургутсковых и Худяковых…

Храм Иоакима и Анны с. Самарово

Эти показания даст тот самый докладчик в 1960 году. Когда-то он, еще до революции, в 1916 году, был выслан в Реполово под негласный надзор полиции за действия, связанные с борьбой против Церкви. «Кровавый» царский режим, как убеждали нас десятилетиями, был способен разве что сослать неблагонадежного. Всех участников того собрания – всего 13 человек, уроженцев и жителей Реполово – расстреляют в 1937 году. Только за то, что осмелились выступить в защиту Церкви.

Потом при пересмотре дела, уже после смерти Сталина, юристы напишут: практически все «подельники» – «члены контрреволюционной группы» – были люди неграмотные (нередко вместо подписи ставили плюсики или отпечатки пальцев); кроме того, практически все они на момент ареста были стариками. Что есть такой термин «контрреволюционная деятельность», возможно, и не слышали. Один из допрашиваемых, Кузьма Копылов, на допросе 21 августа 1937 года так и ответил: «Людей мы в свою группу церковников вербовали для того, чтобы скорее открыть церковь, а на счет вооруженной подготовки у нас и разговоров не было». Дмитрий Иванович Петров в своих показаниях тоже говорил о том, что не знает, вела ли вооруженную подготовку их группа и на какое оружие надеялась. И Ирина Иннокентьевна Самарина, и Вера Степановна Куклина даже не знали, в чем виновны. «Признаю себя виновной, что состою членом контрреволюционной группы церковников, один раз присутствовала на собрании», – даст показания Вера Степановна Куклина. На момент ареста ей, кстати, было 75 лет. Признания однотипны. Люди никак не могли понять, что же сделали они плохого. «Хотели взять церковь в свои руки», – звучит по прошествии десятилетий наивно – и явно с подсказки тех, кто «фабриковал» подобные дела.

Все члены «контрреволюционной группы» – представители раскулаченных и середняков. Все они до революции имели крепкое хозяйство, коров, лошадей, нанимали работников. Сургутсковы, к примеру, занимались ямщиной на пяти лошадях. Вспомним, что село Самарово и создавалось как Самаровский ям. Дмитрий Иванович Петров имел до революции ветряную мельницу. Умели работать и прекрасно понимали, что без взаимовыручки в этих суровых краях прожить невозможно. Сибирский характер – он особый. Немногословные, свободолюбивые, твердые в убеждениях. «Руководителем» группы Николая Петровича Шаламова выбрали не случайно. Он еще в 1932 году был привлечен к уголовной ответственности только за то, что хотел скрыть от следствия, что середняк Сила Николаевич Худяков ловил рыбу и продавал. Он самый последний из жителей Реполово пошел в колхоз. Кто-то из односельчан назовет его тихим, и кличка у него в селе была – Тихоня. Но, как видите, за немногословие, за которым скрывался твердый характер и твердые убеждения, за умение прийти на выручку и ценили его сельчане. Примечательно, что именно по письму сына Николая Петровича Шаламова в 1960 году начнется пересмотр этого дела «церковников».

Эти старики никак не могли понять, в чем их обвиняют. Ведь они всего лишь хотели открыть храм

Есть еще один человек, о котором хотелось бы рассказать особо. Анна Евграфьевна Чемагина. Ее сослали в административную ссылку в юрты Реполовские в 1932 году. За то, что «выполняла религиозные обряды», – сказано в материалах следствия. Она ходила в монашеском одеянии (возможно, и была монахиней) и продолжала выполнять те самые религиозные обряды и в Реполово. Служила молебны, панихиды. Потребность у людей в этом была великая. Из членов «контрреволюционной группы» она была, пожалуй, единственная не местная. Кроме того, и по возрасту младше своих «подельников». На момент ареста ей было 55 лет. Угла своего не имела, шила, вязала, молилась. Всё, что зарабатывала, отправляла «ссыльным попам». И деньги, и продукты. «Свидетель» Викул Кириллович Бардин показывает, что Анна Евграфьевна и Ирина Иннокентьевна Самарина при снятии колоколов с церкви в 1934 году ругались публично, заявили, «чтобы советская власть провалилась». Анна Евграфьевна точно знала, на что идет. Уже побывала на допросах и следствиях ОГПУ. От веры не отреклась. На допросах по этому делу «контрреволюционной группы церковников» никого не выдала. Читаем протокол допроса от 16 августа. Подследственная говорит, что ничего не знает и отвечать на вопросы не собирается. Вновь повторяет то же самое 20 августа. «Руководителя в нашей группе не было. И вы меня об этом не спрашивайте. Больше не буду отвечать». Такая духовная крепость звучит в ее словах, что работники ОГПУ отступили. Больше на допрос Чемагину не вызывали.

В 1960-е годы состоится пересмотр дела. Василий Семенович Борьков из п. Луговской Уватского района даст показания, что это были религиозные старики, часто посещающие церковь, и в народе говорили, что погибли они за то, что защищали свой храм.

Покровская церковь села Самарово. Начало XX века.

Время покаяния

Страшные времена. В материалах дела «контрреволюционной группы церковников» есть клеветнические признания Прокопия Ивановича Петрова на… своих родных братьев – Дмитрия Ивановича и Николая Ивановича. Брат на брата, сын на отца… Работая в архивах, невольно обращала внимание на то, как меняется тон и характер свидетельских показаний по прошествии времени – через 25–30 лет: «плохо помню», «не помню», «не знаю, как было точно»… Наверное, это хочется забыть, как страшный сон. Но ведь не забывается. Сегодня уже и доступ к архивным материалам ФСБ ограничен. Опять же, по настоятельным требованиям тех самых «свидетелей обвинения»: боятся огласки. Ни в коем случае не хочу никого обвинять. Время было действительно страшное. Но ведь многое изменилось. Настало время покаяния. И самое трудное, пожалуй, сегодня – признаться в своем малодушии и трусости. И самое, пожалуй, важное…

«Тридцатые годы были самыми тяжелыми и безысходными в истории Русской Православной Церкви. Казалось, не будет конца разгулу циничного безбожия, не будет конца гонениям», – таковы были предощущения и переживания простого верующего русского сердца.

Власти, решив, что с Православием в СССР покончено, к 1940-м годам значительно снизили пыл преследований. Впереди была Великая Отечественная война.

Работая в архивах и музеях, знакомясь с дипломным проектом выпускника Тобольской духовной семинарии Игоря Беззубцева, по крупицам собирая свидетельства того времени, незримо прикоснулась к забытой истории. Со страниц архивных дел со мной заговорили живые свидетели. И защитником истинности их слов выступила уже сама история. Я прожила часть той трудной жизни вместе со всей страной. И поняла, что на многие вопросы жизни сегодняшней можно найти ответы в прошлом. И стала от того старше. Потому что с позиции времени на многое смотришь по-другому.

После статей в югорской газете о репрессиях в ее редакцию пришел очень уважаемый в этих краях человек. Того самого большевистского времени. Он обвинял меня в том, что я пытаюсь очернить историю. А я просто попыталась рассказать о ней без прикрас. Потому что история любого поколения – это история предательств и трусости, подвигов и великого самопожертвования. Это история человека. И его личного выбора перед лицом смерти и перед лицом истории – и перед порогом вечности.