О времени написания «Жития Феодосия Печерского»

Свенская Печерская икона Божией Матери с преподобными Антонием и Феодосием

Наблюдения А.А.Шахматова можно значительно расширить. Обратим внимание на одно замечание Нестора, которое, как мне кажется, существенно помогает уточнить время его работы над «Житием Феодосия Печерского»: «Се бо елико же выше о блаженемь и велицемь отци нашемь Феодосии оспытовая слышахъ от древьниихъ мене отецъ, бывъшиихъ въ то время, та же въписахъ азъ грешьныи Несторъ. мьнии вьсехъ въ манастыри блаженаго и отца вьсехъ Феодосия»[2].

Нельзя ли эти слова Нестора понимать так, что он, меньший всех в монастыре по возрасту («мьнии вьсехъ») монах, распрашивал старших («древьниихъ мене») за себя отцов-иноков Печерского монастыря о Феодосии, и выше изложил услышанное?

И.И.Срезневский в «Материалах для словаря древнерусского языка» в комментариях к словам «мьнии-мнии-меньший» дает первым именно значение «младший по возрасту» со следующим примером: «Чловекъ некыи име дъва сына, и рече мьнии сынъ ею»[3].

В словах Нестора отчетливо прослеживается сравнение, точнее – противопоставление возраста его самого, записавшего рассказы об отце Феодосии, и возраста монахов, от которых он эти рассказы слышал.

Если бы Нестор хотел самоуничижением подчеркнуть свое «низшее» положение в монастыре (и такое значение имеет иногда слово «мьнии»), то была бы в этой антитезе иная пара слов – «старей-мьнии»: «Аще къто хощеть старей быти, да будеть вьсехъ мьнии и вьсемъ слоуга»[4]. У Нестора же противопоставлялись слова «древьниихъ-мьнии», т.е. в возрастном значении.

Кстати сказать, Нестор и в «Чтении» охотно использует слово «мьнии» в значении «младший по возрасту», усиливая его другим – «уней»: «Сии Давыдъ (христианское имя Глеба -А. У.) мний (вар. – меньший») бе въ братьи своеи и уней (вар. -»юнейший») в дому отца своего»[5]. То есть, меньший (младший) среди братьев и самый молодой в доме.

В этом пассаже Нестора не может быть иной трактовки слова, поскольку очевидно, что он не только говорит о юном возрасте Глеба («Бе же Глебъ велми детескъ»[6]), но и всячески подчеркивает этот юный возраст святого, сравнивая Глеба с юным Давидом: «Святому же Глебови створе но имя Давыдъ. Видиши ли благодать Божию изъмлада на детищи? Створиша бо, рече, имя ему Давыдъ: како или кымъ образомъ? Не им же ли: онъ бе мний въ братьи своей (т.е. младший – А.У.), тако же и сии святый. Яко же бо и самъ пророкъ свидетельствуетъ, глаголя: «мний бе въ братьи моеи и уний (вар. – «юнейший») въ дому отца моего» и прочее; тако же и сии Давыдъ мний (вар. – «менший») бе въ братьи своеи и уней в дому отца своего»[7].

Важно здесь отметить, что в украинском языке XIV-XV вв. основное значение слова «меньший» было именно как «младший»[8]. А позднее, и в современном украинском языке, сохранилось только возрастное значение слова «меньший»[9] при характеристике человека.

Стало быть, и в общей практике, и, что для нас важнее, практике самого Нестора слово «мьнии = меньший» имело оценочное возрастное значение. То есть, говоря о себе «азъ… Несторъ, мьнии вьсехъ в манастыри», древнерусский агиограф подчеркивал, прежде всего, свой молодой возраст, но никак не свое «меньшее положение», ибо чуть ниже сам сообщает о своеи чине диакона.

На такой вывод указывает еще одна Нестерова антитеза из «Жития Феодосия Печерского», в которой он сравнивает (опять – в противопоставлении) себя со старейшим Никоном, а не всей братией.

Чуть выше приведенных слов Нестора о себе (в том же столбце по «Успенскому сборнику»), он так говорит о Никоне: «яко же томоу (Никону – А.У.) стареишю соушу вьсехъ. се бо и блаженыи отець нашь Феодосии от того роукоу пострижения съподоби ся»[10].

Это сравнивающее противопоставление «старейшего вьсехъ» игумена Печерского монастыря Никона и «мьнии вьсехъ» в монастыре инока Нестора очень заметно.

Сравнение с «великим Никоном», известным книжником, свидетельствует о честолюбии молодого монаха, а отнюдь не о его смирении. Поэтому и антитеза оказалась умышленно растянутой, но все равно заметной: Нестор рассказал об избрании в игумены старейшего по возрасту Никона, и затем поведал и свою историю с поступлением в монастырь, с указанием своего молодого возраста. Такое сравнение в духе Нестора. Вспомним, что он первым в древнерусской литературе стал указывать свое имя в агиографических сочинениях, вносить в них автобиографический элемент. А ведь это было нарушением традиций византийской агиографии. Поэтому ничего нет удивительного в том, что молодой Нестор, «множьствъмь греховъ напълъненъ сыи от уности»[11] не устоял еще пред одним и подчеркнул свой молодой возраст. Да простится ему этот невеликий грех, помогающий нам установить время работы молодого инока над «Житием Феодосия Печерского».

Нестор родился около 1056-1057 гг. и вряд ли бы написал после 1108 г., когда ему уже было за 60 лет, а число монахов перевалило за сотню, что он «мьнии вьсехъ» – моложе всех по возрасту в монастыре.

Есть и еще одно свидетельство Нестора и оно, пожалуй, самое главное в датировке обоих житий 80-ми годами.

Как известно, помимо «Жития Феодосия Печерского», умершего в 1074 г. Нестор написал и еще одно сочинение, связанное с его именем: «Слово Нестора, мниха манастыря Печеръскаго, о пренесении мощемь святаго преподобнаго отца нашего Феодосиа Печеръскаго».

Поскольку Нестор являлся непосредственным участником этого события и описал его по своим впечатлениям, ни у кого из ученых не вызывает сомнения время появления этого небольшого «Слова» – вскоре после самого события, произошедшего, как указал сам Нестор, во вторник, 12 августа, за три дня до праздника Успения Пресвятой Богородицы (15 августа), покровительницы монастыря, в 1091 г.

Совершенно очевидно, что если бы Нестор писал «Житие Феодосия Печерского» после 1091 г., а тем более после 1108 г., как полагал С.А.Бугославский[12] и считает А.Г. Кузьмин[13], то обязательно включил бы в «Житие» и описание перенесения открытых мощей преподобного Феодосия, как он это сделал в случае с обретением и перенесением мощей святых Бориса и Глеба и во времена Ярослава Мудрого, и уже его сыновьями в 1072 г. Наоборот же, отдельное существование «Слова о перенесении мощей», на мой взгляд, может свидетельствовать о более позднем его написании относительно «Жития» и как самостоятельного дополнения к нему. На такое его положение указывает и место «Слова» в «Киево-Печерском патерике», где оно следует за «Житием Феодосия Печерского», но не объединено с ним.

В «Житии Феодосия Печерского» сообщается о закладке Феодосием и Антонием в 1073 г. Успенского собора в Печерском монастыре, который был достроен уже Стефаном в 1078 г., но «Житие» не сообщает, как верно заметил А.А.Шахматов, о его освящении. Известно, что собор долго не освящали, и это произошло только в 1089 г. при митрополите Иоанне II. Стало быть, «Житие Федосия Печерского» было написано до этого знаменательного и для монастыря, и для Феодосия события, ибо в «Слове на перенесение мощей», датируемом 1091 г., сообщается, что мощи преп. Феодосия были положены в Успенском соборе, то есть собор уже был освящен.

В своих творениях Нестор постоянно вспоминает преемника Феодосия на его игуменском посту – Стефана, принявшего будущего агиографа в монастырь и постригшего в монахи после послушничества, причем в обоих случаях приводит его послужной список: «…преподобьнууму отьцю нашему Стефану, ексиарху тъгда сущю, послеже же игумену сущу того манастыря по съмрьти блаженааго Феодосия, таче по томь епискупу въ Володимирьскую оболость»[14].

Прежде чем привести соответствующую цитату из «Слова о перенесении мощей», хочу обратить внимание на весьма важное обстоятельство: в каждом своем последующем произведении Нестор упоминает предыдущее. В «Житии Феодосия Печерского» он сообщил, что прежде написал «Чтение о свв. Борисе и Глебе», а в «Слове на перенесение мощей» он упоминает «Житие Феодосия Печерского»:

«Досточюдный же именитый Стефан, яже преже реченый въ житии блаженаго, иже бысть в место него игумень, пакы по отшествии из манастыря състави на Клове свой манастырь и по сем, благоволением Божиим бысть епископъ града Владимеря, и в то время бывь въ своем манастыри, виде в нощи чресь поле зарю велику над печерою. Мневь, преносять честныа мощи святаго Феодосиа,… в той час всяде на конь, вборзе женый къ печере, поим съ собою Климента, его же постави игуменом в себе место»[15] (имеется в виду монастырь на Клове).

Из этой ремарки Нестора совершенно очевидна связь и хронологическая последовательность двух его сочинений – первоначального «Жития Феодосия Печерского» и следовавшего за ним «Слова о перенесении мощей». Если «Слово» создано сразу после описанных в нем событий (что, повторяю, ни у кого не вызывает сомнений) и знает о существовании «Жития» (я умышленно привел выше пространную цитату, чтобы показать логическую связь сообщаемых в ней событий и отсутствии позднейших вставок и редакторских правок), то, стало быть, «Житие Феодосия Печерского» не могло быть написано после «Слова». Если же учесть, что оба произведения Нестора не содержат сообщения о кончине епископа Стефана 27 апреля 1094 г., то логично заключить, что они были написаны до этого печального события. Но поскольку в «Житии Феодосия Печерского» Нестор не описал торжеств по перенесению мощей преподобного 14 августа 1091 г., а создал специальное «Слово», это значит, что «Житие Феодосия Печерского» было написано до 1091 г.

Исходя из вышеизложенного, я не могу согласиться с мнением С.А.Бугославского и его последователей, что Нестор писал «Житие Феодосия Печерского», а, стало быть, и «Чтение о Борисе и Глебе» только после 1108 г., и поддерживаю точку зрения академика А.А.Шахматова – оба сочинения были написаны Нестором до 1088 г., с небольшим уточнением.

Вспомним, что в статье «Повести временных лет» под 1086 г. Борис и Глеб не названы еще святыми. А в 1093 г. день памяти их 24 июля отмечается как новый общерусский праздник. Следовательно, и служба на 24 июля, доработанная (расширенная) митрополитом Иоанном II, и житие святых – «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора, как необходимое дополнение к ней, завершены, надо полагать, между 1086 и 1088 гг. То есть, в эти два года, видимо, и сложился полный церковный канон службы святым Борису и Глебу, и они стали официально признанными первыми русскими святыми.

Скорее всего, составление полного служебного канона приурочивалось к новым торжествам по случаю завершения Всеволодом Ярославичем строительства начатой еще Святославом Ярославичем большой каменной церкви в честь святых. Судя по тому, что Борис был покровителем Всеволода, торжества намечались на день памяти Бориса, т.е. на 24 июля. Но, как повествует «Сказание о чудесах», в ночь после завершения строительства церковь рухнула, и Всеволод не предпринимал больше попыток восстановить ее.

Новые торжества по перенесению мощей страстотерпцев Бориса и Глеба не состоялись. Тем не менее, усилиями киевского князя Всеволода Ярославича, митрополита Иоанна II и Печерского монастыря[16] день памяти Бориса и Глеба 24 июля стал великим годовым церковным праздником, а святые Борис и Глеб почитаемыми не только во всей Русской земле, но и за ее пределами.

Уже в 1095 г. в церкви Созавского монастыря был построен придел в честь святых Бориса и Глеба и освящен в нем престол на перенесенных из Руси частичках их мощей; в конце XI в. или начале ХII в. в Софии Константинопольской находилась икона Бориса и Глеба, а в Испигасе в ХII в. уже была церковь во имя святых[17].

Так что, думаю, не правы те исследователи, которые относят составление «Чтения» Нестора – первого канонического жития святых к началу ХII в., когда культ святых Бориса и Глеба уже перешагнул границы Руси, т.е. уже был официально признанным даже Византией. А это само собой подразумевало наличие полного, т.е. с житием, служебного канона святым.

Поскольку иного канонического жития святых Бориса и Глеба на то время не было, то приходится с уверенностью признать, что им стало уже во второй половине 80-х годов XI в. «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» Нестора. О строгом соблюдении им агиографического канона писали практически все исследователи, занимавшиеся изучением «Чтения», и ставили, сравнивая со «Сказанием», ему это в вину, хотя нужно было бы причислить к достоинствам…