Язык и литература

Наиболее распространенные в мире языки выделить не трудно. Это, конечно, китайский – по причине огромного количества людей, считающих его родным. Это арабский, поскольку он есть язык динамически развивающейся и распространяющейся религии. Это испанский, на котором, учитывая диалекты, говорит без малого целое полушарие, за что отдельное спасибо католическим миссионерам. Это, конечно, английский, который выполняет в мире ту же функцию, что койне в эпоху эллинизма или русский – в СССР; сегодня это – язык межнационального общения, в основном коммерческого и научно-технического. И это – русский.

Русский язык не язык коммерции. Для этих целей он сам напичкан англоязычной лексикой. Он также не является родным языком для мировой религии, как арабский или иврит. Для собственных богословско-христианских целей русский язык принял в себя множество греческих и латинских терминов. Что и правильно. Количеством мы, подобно китайцам, никого не пугаем и не удивляем. Здесь спорить не о чем. Что же такое в мире русский язык, и в чем его ценность? Не язык всемирных колонизаторов, не язык всемирных торговцев, не язык новых религиозных откровений, он есть язык особенной культуры, в центре которой – русская литература. В этом его всемирное значение.

Данная черта сближает русский с французским с той лишь разницей, что франкофоны существуют в мире тоже благодаря долгому колониальному периоду. В Сенегале, Вьетнаме и на Таити французский учили не ради наслаждения Расином, а потому что французский колонизатор повелел. А вот в России со времен детей Петра Великого французским увлекались из чистого наслаждения культурой и без всякого желания попасть в политическую зависимость. Точно так же сегодня и русским в мире наслаждаются.

Русский язык есть язык великой русской литературы, которая сама есть дитя Евангелия и Церкви Христовой в самом широком и свободном понимании этого огромного термина.

Обобщая исторический путь, мы можем выделять Русь Киевскую, Московскую, Петровскую, Советскую и постсоветскую. Литература, без сомнения, началась вместе с верой и письменностью в Руси Киевской. Но там она не развилась, как не развилась и в Московской. Литература у нас развилась и стала мировой после Петра и его торнадообразных перемен. С тех пор и (надеюсь) доныне история Руси связана с литературой неразрывно и в некоторой степени является собственно историей литературы. Чтобы проиллюстрировать себе эти слова, вспомните, как повлиял на жизнь мира такой человек, как Владимир Ульянов (Ленин), а потом вспомните, сколько десятков раз он прочитал книжку Чернышевского «Что делать?». Сначала Руссо влияет на Толстого настолько, что вытесняет с груди молодого графа нательный крестик собственным портретом. Потом Толстой влияет на страну и весь мир вплоть до превращения в зеркало русской революции.

Значение литературы выросло в Петровскую эпоху. Это значение не упало, но специфически, хотя и однобоко, выросло в Советскую эпоху, потом на инерции держалось в переходные периоды и стало замирать только в новейшие времена, с тенденцией к возрождению (ура!) в последние часы и минуты, если говорить образно. Нам не понять свою историю и не разобраться в ней, если мы не разберемся в своей литературе: в религиозных корнях ее, в ораторских успехах революционеров, в гражданском пафосе лучших писателей и проч.

Типография и газета вряд ли в какой-то еще стране, кроме России, имели такой разрушительный потенциал, и в этом тоже стоит разобраться. Лекарство не лечит, если не может отравить, и то, что успешно разрушало, способно успешно созидать.

Когда народ собирается с мыслями, а власть бесчувственна к его тихому труду, то это чревато со временем восстанием масс. Когда власть жжет по ночам свет в кабинетах и думает, думает, а народ думать ни о чем, кроме потребительской корзины, не собирался, то это тоже беда. Хорошо, когда проблему чувствует и стоящий наверху, и гуляющий у подножья. Поэтому речь Путина на Российском литературном собрании – симптом бодрящий.

«Даже если, – говорит Владимир Владимирович, – снижение интереса к чтению, к книгам является общемировой тенденцией, мы не вправе с этим смириться». Толстой и Достоевский – большее наше богатство, нежели нефть и газ, поскольку нефть и газ лежат у нас под ногами без нашего труда, а писательский гений вынашивается в недрах народного сознания. Если угодно, это наши опознавательные маркеры, знаки нашего присутствия в мировой культуре. И до чего мы доехали на сегодняшний момент.

Как огромные природные богатства не мешают у нас существованию нищеты и убожества, так и огромный культурный потенциал не мешает прозябать в невежестве в полном соответствии с общемировыми тенденциями. Нехорошо.

Те 9 минут, которые, согласно статистике, отдает книге в день средний россиянин, должны испугать нас своей ничтожностью. Книге хорошо бы отдавать столько времени, сколько отдается сидению за обеденным столом, и ничуть не меньше, чем жертвуется телевизору.

Путин сумел коснуться «до всего слегка». Он упомянул об информационных технологиях, которые явно влияют на культуру чтения; обмолвился о том, что мысль зреет и оттачивается только в работе с текстами; напомнил об оскудении бытовых запасов языка и о превращении литературной речи в исключение. Он тезисно, но емко сказал всё, что должен был сказать правитель, не чуждый гуманитарной сфере, более того – осознающий, какого народа, в смысле словесности, он правитель. И если бы он только критиковал, то для этого много ума не надо.

Конструктив тоже был, и даже в виде штрих-пунктира были обозначены тенденции. Что же планирует государство Российское?

– Возрождение престижа педагогов-словесников.

– Содействие сохранению объединяющей роли русского языка на пространстве государства.

– Перевод на русский язык всего яркого и значимого, что появляется в литературах других народов, населяющих Россию.

– Для поддержки современных авторов – учреждение премии Президента РФ в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества. Премия начнет вручаться с 2014 года, объявленного Годом Культуры. Предложено подумать над тем, чтобы объявить 2015 год в России Годом Литературы.

Власть в лице президента понимает, что (sic!) рынок не всесилен. По крайней мере, в означенной сфере рыночные механизмы саморегуляции бездействуют. Нужны осознанные и волевые усилия общества и власти. Предполагается создавать условия для координации усилий тех, кто трудится в «библиотеках, литературных музеях, мемориальных домах писателей».

Задачи выходят за рамки чистой сферы изящного. Среди задач:

– привлечь особое внимание общества к отечественной литературе;

– сделать русскую литературу, русский язык мощным фактором идейного влияния России в мире;

– внутри страны формировать среду, в которой образованность, эрудиция, знание литературной классики и современной литературы станут правилом хорошего тона.

О чем всё это нам говорит? Говорит о должных критериях величия Родины.

Петр Первый, которого мы похвалили за причастность к рождению нашей великой литературы, достоин и порицания. Именно с Петра мы мыслим славу России в количественных категориях внешних успехов и побед. Величие стало описываться в терминах «построили», «полетели», «наваляли», «победили». Всё теплое и тихое, описываемое при помощи глаголов «пожалели», «погрустили», «раскаялись», ушло в литературу, как в подполье. По сути, перед нами вопрос Владимира Соловьева, переформулированный языком XXI столетия:

«Какой ты хочешь быть, Россия? Россией Ксеркса иль Христа?»

Верховная власть уже, слава Богу, понимает, что признаки величия подлинного связаны с поэтической строкой не меньше, а даже больше, чем с острым воинским железом.

Итак, за книги! Церковь Святая, покажи пример!

Бессловесная паства не может быть христианской. А не читающий книг священник не может быть служителем Бога Слова. Если кто-то не поймет сказанного президентом, то люди Церкви должны понять. Как евреи, вернувшиеся из Вавилона, вновь открыли для себя забытую Книгу Закона, так и мы должны открыть для себя подлинный источник народного величия – его литературу. Она не отведет нас от Христа, но лишь сильней к Нему привяжет. Стыдно, братишки, что в Принстоне и Йеле студенты ради чтения Достоевского в оригинале над русской грамматикой потеют, а наш Ваня сплошь и рядом на великом и могучем только матюкаться горазд.

Переведем-ка мы лучше мягонько 9 минут для начала в 10. Потом «психанем» и 10 доведем до 15. Потом выключим «ящик» и увеличим с 15 до 18. Уже на этом этапе, который займет годик-другой, то есть на этапе увеличения 9 минут в два раза, Господь порадует нас и новыми именами в литературе, и новой благодатью в повседневной жизни, и успешным заживлением застарелых ран.