Операция «Салют»

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Невероятно – находиться совсем рядом с человеком, который прошел через войну, едва спасся от бомбежки под Тихвином, мерз в окопах под Сталинградом, чудом уцелел на минных полях, слышал ужасающую тишину мертвых городов и хоронил товарищей, зверски убитых бандеровцами на Украине.

А вот – он здесь, совсем близко. Уже почти 12 лет, как парализован.

И я думаю: он на своем посту. Он заботится о нас. Он – сражается.

Только на крышу в День Победы мне пришлось забираться одной в этом юбилейном году.

А 20 лет назад крышу мы «брали» вдвоем. Это была наша секретная операция.

Мы старались никому особо на глаза не попадаться.

Во-первых, все разволнуются: старый человек, то да се, можно ведь и равновесие потерять, упасть, пораниться, схлопотать перелом… Да мало ли чего может приключиться! Стоит только недосмотреть, зацепиться полой подрясника за какой-нибудь ржавый гвоздь или железную обшивку!

Во-вторых, вроде это и неприлично – по крышам лазить в потемках. Пусть это и незначительная крыша приземистой газовой котельной, а всё равно – крыша. Несерьезно как-то.

В третьих, – но это уже было особым переживанием батюшки – мне самой может попасть, «влететь» от начальства: куда, мол, смотрела, келейница такая-разэдакая. А я и так бестолковая – не шибко пользуюсь начальственными милостями. А батюшка – он боевых товарищей не подставляет. Надо было всё сделать по-тихому – так, чтобы мне в итоге ничего не было. Поэтому операция «Салют» была тщательно спланирована.

Мы вышли в 21:45 и сделали отвлекающий маневр – как бы просто так стали прогуливаться вокруг старого корпуса Патриаршей резиденции. Правило, мол, читаем. Соловьев слушаем, опять же. А что? Ничего такого! Соловьи в эту пору как раз заливаться начинают, коленца свои выщелкивают, рулады выдают.

Но правило было давно и благополучно прочитано, а с крыши газовой котельной мы получали надежду увидеть хоть что-то от того салюта, который давался на Поклонной горе к 50-летию Победы.

– Лезь, батюшка, я прикрою! – храбрилась я, стараясь придержать длинные полы его рясы, чтобы ненароком не запутался.

Отец Кирилл и на своем восьмом десятке на крутой железной лестнице отличался энергичной и твердой поступью

Батюшка забирался первый. Я карабкалась по крутой железной лестнице за ним следом – шаг в шаг. Для подстраховки. Отец Кирилл и на своем восьмом десятке на крутой железной лестнице отличался энергичной и твердой поступью. Поспевай за ним!

Мне было весело. Я была тогда молодой и бесшабашной – с первых секунд нашей вылазки уже воображала себя бравой фронтовой разведчицей или партизаном на задании. А батюшка? Батюшка добродушно посмеивался: его забавлял этот безгрешный энтузиазм человека, который был свободен от подлинного представления о той страшной войне, о том, как это было на самом деле.

Там, на крыше котельной, он встал лицом к Поклонной горе и замер в ожидании. О чем он думал?

Там, на крыше котельной, он встал лицом к Поклонной горе и замер в ожидании, трогательно и деловито нацепив на нос очки. Почему-то я затихла и отошла от него в сторону – его следовало оставить одного, наедине со своей неведомой миру печалью и столь же неведомой – радостью.

О чем он думал? Может, о том, что вряд ли доживет до следующей круглой даты и еще раз увидит такой торжественный салют.

Но он дожил.

Они привыкли там, на войне, сражаться и терпеть до последнего. Терпеть такое, что не укладывается в голове у нормальных, не искушенных испытаниями людей.

Батюшка, родной, в 21:45 по Москве я забралась на нашу с тобой крышу снова! Как тогда, 20 лет назад.

Я даже еще выше забралась – куда тебя отпускать побаивалась. Все-таки ряса, можно нечаянно запутаться и потерять равновесие.

Внизу – светит тусклый огонек из окна твоей кельи, где хлопочут наши сестры, где ты уже двенадцатый год мужественно терпишь болезнь и безмолвно молишься. А кругом, куда ни кинь взор – на востоке, и севере, и западе, и юге, – мерцает вечерними огнями наша столица. Москва.

И некуда нам отступать, батюшка.

Как и всегда – некуда.

И я увидела, конечно же, увидела большой праздничный Салют твоей Победы.