«Да поглотит вас рай!»

2 декабря 1998 года преселился на небеса великий старец Клеопа (Илие). К 20-летию его кончины предлагаем читателям портала Православие.Ru воспоминания знавших его людей, и в первую очередь его духовника и сотаинника архимандрита Арсения (Папачока), также известного румынского старца.

Старец Клеопа (Илие; † 2 декабря 1998)

Архимандрит Арсений (Папачок)
«Если у пустынника есть духовник, ему больше ничего не нужно»

Я действительно обрадовался и получил огромную пользу, когда познакомился с отцом Клеопой однажды лютой зимой, в феврале 1949 года, и он принял меня в монастырь Сихастрия, несмотря на то, что меня преследовали^[1]. Я уже был рясофорным, не был новоначальным, уже пару лет провел в монастыре. И на одном духовном совете с несколькими наиболее приближенными отцами – Паисием, Ианнуарием, Кассианом и Макарием, почтенными насельниками Сихастрии, – отец Клеопа нашел нужным отправить меня в лес, в пустыню.

Места эти располагались в большом удалении от мира и были для меня довольно чужими, незнакомыми: лес, горы и пропасти. Потом пошел снег, и метель мела 13 дней не переставая, так что замело все тропинки. Меня спустя некоторое время навестили, чтобы посмотреть, жив ли я еще, потому что никто не мог себе представить, что я еще живой. Они, конечно же, нашли меня живым. Я был весел, жив и получил огромную пользу. Когда я уходил, все преподали мне благословение. Я их очень почитал.

Не скажу, чтобы я очень обрадовался, увидев отца Клеопу в одних лаптях. Отец Паисий протянул мне тогда 18 кусочков сахара. И я спросил себя: «Почему меня отправили в пустыню?» Прежде всего потому, что они знали глубокое воздействие и высоту пустыни. Здесь, в пустыне, надо уметь беседовать с деревьями. Извлекать пользу из их глубокого молчания и того величавого движения, какое бывает, когда налегают ветры, чтобы понять, какое огромное значение имеет стойкость в деле служения Богу. У деревьев глубокие корни, и в их глубоком молчании надо уметь слышать их великую речь.

Потом меня забрали из пустыни, и я поступил в монастырь. Я придавал очень большое значение заботе о спасении, потому что отец Клеопа ставил вопрос не об удобстве, но о жертве, без которой нет спасения. Ведь только жертва и Крест дали Иисусу после распятия власть судить.

Я невыразимо сильно прилепился к нему душой и очень рад, что могу сказать, что меня воспитывали такие люди во главе с отцом Клеопой.

Архимандрит Арсений (Папачок)

Отец Клеопа улавливал тонкости жизни монаха. Он не пренебрегал этими тонкостями и в индивидуальном порядке поощрял задатки, вложенные в нас Богом.

Великий Клеопа не был лишен особых благодатей. Проповедовал ли он или молчал, его личность ощущалась в каждом движении, происходившем в монастыре.

В какой-то момент мы оказались с ним в непростой ситуации, в лесу. Мы были в совсем молоденьком лесочке, когда нас застал беспощадный проливной дождь. Между нами было метров 30–40, и мы могли видеть друг друга через жиденькие кустики. Он подал мне знак рукой, повелевая идти к нему, где, как он считал, кустарник был гуще, чтобы укрыться, потому что кругом нельзя было найти места, где бы сверху не лило. Мы промокли насквозь.

Он настойчиво звал меня, а я не хотел идти, но пошел. И в это самое место ударила молния

Я колебался, не желая идти, потому что тоже нашел себе местечко, говорил я ему, но всё же пошел, потому что он настойчиво звал меня. И вот когда я прошел метров 20–30, молния ударила в то самое место, откуда я ушел. И я подумал: «Ты посмотри, вот что значит послушание!» Он был вдохновлен от Бога и настойчиво звал меня, думая, что нашел место получше, а на самом деле благодать Божия действовала так, чтобы в меня не ударила молния. И она ударила именно в то место, где только что был я.

Затем мы оба побежали к одному необыкновенно большому дубу, с очень широкой кроной, возвышавшемуся метрах в 20–30 от кустарника, на открытом месте, чтобы спрятаться под ним от дождя. Но не успели мы до него добежать, как молния ударила и в этот дуб.

Тогда мы оба поняли, что Бог сохранил нас, и предоставили дождю поливать нас, сколько ему угодно, лишь бы предаться воле Божией. И после этого омовения, ниспосланного свыше и принятого нами со всецелой любовью, мы обняли друг друга и поняли, что Бог явно хранит нас и помогает, но только без жертвы тоже нельзя.

Старец Клеопа (Илие; † 2 декабря 1998)

Когда мы в другой раз были в лесу с отцом Клеопой, мы прилегли отдохнуть – я у корня одной большой ели, а Батюшка у другой, такой же большой, метрах в двух-трех друг от друга. И тут змея выползла из того места, где спал я, и направилась к отцу Клеопе. Я крикнул ему:

– Батюшка, змея ползет!

Он говорит:

– Оставь ее, пусть тоже погреется.

Мы хотели только одного – следовать путем спасения, который для каждого не что иное, как крест

Мы вели себя так совершенно искренне. Мы не делали этого для показухи, такое нам не пристало, мы хотели только одного – следовать путем спасения, который для каждого из нас в действительности не что иное, как крест, понимая, что крест – самое похвальное дело на земле, дело, давшее Спасителю власть судить.

А через какое-то время в ту ель, под которой я спал, ударила молния, так что от нее остался один пень. Это меня потрясло, но я не хотел предаваться мнительности, предрассудкам и абстракциям. Я смотрел на всё с полной серьезностью, понимая, что когда переживаешь какой-то момент, самое главное – сохранять самообладание, чтобы не уклониться на опасный путь.

Так что я был рядом с отцом Клеопой и по монастырям, и по лесам и невыразимо высоко ценил его добросовестность как служителя Божия. Разумеется, его духовное присутствие продолжается и теперь.

Он был очень склонен к подвижничеству. А я – скорее к самообладанию и трезвению. По этому вопросу у нас с ним было много споров, и я объяснял ему, почему так будет лучше.

Монастырь Сихастрия

Когда мы скрывались в пустыне, у него было одно сильное желание. Он часто повторял мне его: чтобы, если умрет, я отнес его в Сихастрию. Мне не очень верилось, что мы с ним умрем, но я заверил его, что в любом случае – где волоком, где как – но я отнесу его. И теперь, когда Бог судил взять его к Себе – потому что, полагаю, открылась земля, чтобы принять его тело, но открылось и небо, чтобы принять его душу, – я говорю себе, я, вместе с ним напряженно переживавший эти моменты: «Ну вот, отец Клеопа, ты и умер в своем монастыре, столь дорогом, который считал настоящим небом на земле».

Потом в какой-то момент, когда мы с отцом Клеопой скрывались в пустыне, он стал очень популярным, и на Синоде был поставлен вопрос, что, мол, есть такие монахи, которые пытаются вести духовную жизнь, прячась в бурьянах. Патриарх Юстиниан был задет, когда понял, что в этом есть большая доля правды, и послал за нами двух монахов, чтобы они доставили нас в Бухарест.

Протосингел Петроний (Тэнасе)

Затем были большие аресты, такие невиданные, что за нами в монастырь Слатина приехали 89 офицеров на трех грузовиках и двух легковых машинах.

Я был арестован. Когда меня арестовали, отец Клеопа исчез. Спустя годы и годы я был освобожден, и Батюшке сообщили там, где он был, далеко в лесах, в самой Буковине, что я освобожден, и он сказал:

– Не поверю, пока не увижу его!

И тогда я вместе с двумя отцами, двумя иеромонахами, пошел к тому месту, где он скрывался в лесу. Мы с трудом добрались туда. Я был очень истощен. В тюрьме я испортил желудок.

Мы встретились с ним, обнялись от души, так осязательно, и выпили по стакану вина. Он говорил, что сделает меня здоровым, и повторял, благодаря великим своим познаниям и мудрости, слово святого Иоанна Златоуста, его Толкование на Послание святого апостола Павла к Тимофею, ту часть, которая касается значения стакана вина^[2].

И так мы вывели его из леса и пришли в монастырь вместе с ним.

У него было желание: исчезнуть в лесах – в пустыне – на всю жизнь

С отцом Клеопой можно было находиться очень долго. У него было желание, которое я не мог принять: исчезнуть в лесах на всю жизнь. Потому что он считал, и это так и было, что если у пустынника есть духовник, ему больше ничего не нужно. И мы были духовниками друг другу, а значит, действительно имели то, что нам нужно. Проблема пищи не ставилась, потому что она нас не интересовала.

Потом он становился всё более и более известным и вдохновляемым на дела великой духовной красоты, ибо не было ничего, о чем бы его спросили, а он бы не ответил, или чего-нибудь не проясненного в уме и сердце отца Клеопы.

Говорю вам, что у меня на душе была великая радость и мир – ведь это очень важно для жизни и подвигов монаха – радость оттого, что меня воспитывали эти отцы.

Я почитал его всю жизнь как великого посланника Божия на нашу румынскую землю, в наше христианское монашество. Эти случаи сильно подвигли меня к жертвенности, отваге и героизму, без которых нельзя быть названным героем Христовым.

Старцы Иоанникий (Бэлан), Клеопа (Илие) и Арсений (Папачок)

Мы виделись с ним время от времени, и в последний раз, когда я приезжал в Сихастрию отсюда, из Текиргёла, в 1996 году, отец Клеопа настоятельно просил меня, чтобы я приехал, когда он умрет, для последнего благословения.

– А если я приглашу вас на свою смерть?

Он не принял этого дела.

Я поминаю отца Клеопу всю мою жизнь. Поминаю не оттого, что таков обычай или традиция – «великий Клеопа!», а поминаю как служителя Божия в продолжение семидесяти с лишним лет, который всеми силами говорил то, что надо услышать людям о нашем священном спасении, то есть о вечной жизни, о той радостной встрече возле Благого нашего Бога.

Он смотрел на смерть как на необходимость, смотрел на смерть как воин, учащий людей умению умирать. Как я сказал одному генералу, который предложил мне остаться в армии, когда я служил. Он спросил меня, что бы я сделал с подчиненным мне офицерством, если бы стал генералом и мне поручили командование. Я ответил ему:

– Я научил бы их умению умирать.

Отец Клеопа был героем, он говорил людям так, словно говорил для самого себя. Потому что когда говоришь так, то это проверено твоей совестью, которую он – трудно говорить всё о нем… – он имел эту совесть.

Госпожа NN.
«Не бойся никогда, никого и ничего – и молись!»

Пятнадцать лет тому назад я вошла в келлию отца Клеопы вместе со всем моим семейством.

Он говорил много, кротко, мягко, как никто другой, умел и выслушать нас, умел подбодрить нас своим уникальным в мире и незабываемым: «Да поглотит вас рай!»

С тех пор я много раз бывала у батюшки и каждый раз получала от него помощь и поражалась его прозорливости, которой он был наделен от Бога.

Однажды я спросила его:

– Откуда ты знаешь, батюшка, всё, что случится?

И он ответил мне:

«Молитва возносит по ступеням святости. Чем больше молишься, тем больше и лучше знаешь»

– Молитва возносит тебя по ступеням святости, чем больше ты молишься, тем больше и лучше знаешь. И не бойся никогда, никого и ничего – а молись. Господь и Матерь Света видят тебя, слышат тебя, ты же молись.

И вот как я убедилась в том, что батюшка прав.

Меня очень ценил мой начальник долгое время, 14 лет, и не делал ничего плохого. Но однажды он сказал, что ему кажется, что я красивая, как никогда, и меня надо бы узнать поближе. Ни отговорки его не интересовали, ни напоминание о том, что сейчас идет строгий Великий пост, и он пригрозил мне:

— Если не выполнишь это распоряжение до 12 часов субботы, то ты в этой организации больше не работаешь.

Я только об одном взмолилась:

– Пожалейте себя и свою семью!

И сегодня не знаю, откуда мне пришло в голову сказать такие слова.

Пошла я домой, заплакала перед иконами и стала молиться Богу, Матери Божией, святителю Николаю и святому Мине^[3].

В субботу часов в 12, когда я, немного взволнованная, расхаживала по кабинету взад и вперед, от окна до двери и обратно, вдруг вижу «Скорую помощь», и в нее вкатывают господина, угрожавшего мне.

Вся в слезах пришла я к отцу Клеопе, потому что я не хотела, чтобы он умирал, а батюшка сказал мне:

– Сестра Е., не плачь, через тебя переполнилась чаша его беззаконий, и Бог не стал его больше терпеть. Скоро ты узнаешь правду!

И вот как-то я узнаю от кого-то, что он плохо обращался с женой, а от другой женщины (не видевшей меня на его похоронах) узнала, что она тоже была уволена со службы потому же – что не выполнила его распоряжения.

Горы Рарэу

Монахиня N.
Несгоревшая фотография

В субботу вечером, 17 апреля 2004 года (на Светлой седмице), около 21 часа, после богослужения опустошительный пожар охватил монастырь Сузана в уезде Прахова. Тогда дотла два корпуса сгорели и несколько сараев. Сгорела и келья сестры Г., которая рассказывает следующее:

«Меня не было дома, а поскольку пожарные начали тушить с тех келий, которые были ближе к церкви, то никто не взломал мою дверь и не стал тушить у меня огня. И всё сгорело: кровать, стол, шкаф, пол и крыша, крытая дранкой. Стропила крыши, сделанные из строевых елей, я обнаружила в келье рухнувшими вместе с потолком, который я недавно еле отремонтировала, – добавляет сестра Г. без тени сожаления о понесенном ущербе. – Тлеющих угольев в ней было по колено!» <…>

Вот что еще рассказывает сестра Г.:

«С отцом Клеопой я не встречалась лично ни разу, но очень благоговела перед ним, слушая его кассеты и читая его книги. Отец Клеопа говорил, что как кузнечик, так прыгает к спасению монах. Люди идут как обычно, а монах прыгает, как кузнечик. Думаю, и эти слова Батюшки внушили мне любовь к монашеской жизни.

Перед Святой Пасхой, наводя чистоту, я повесила фотографию отца Клеопы на стенку над кроватью, говоря себе, что, когда он будет канонизирован, повешу ее на восточную стену кельи. Это была простая цветная фотография на картоне, обернутая пленкой, формата А3.

Когда я после пожара возвращалась домой, то встретилась с матерью И., у которой тоже сгорела келья, и сказала ей:

– Ну что поделать, матушка, если Богу так было угодно! – а потом спросила ее: – А у меня что-нибудь осталось?

На это мать И. ответила:

– Ничего! Ты осталась с одним отцом Клеопой!

Я сразу не поняла, что она хотела сказать. Только потом узнала, что фотография отца Клеопы так и осталась висеть на стене, не тронутая огнем. Удивились этому и пожарные.

Не могу понять, как она могла не сгореть. Ведь это был простой картон на стене, над кроватью. У нее даже рамы не было. А на кровати были шерстяной матрас и одеяло, тоже шерстяное, и они сгорели дотла вместе с кроватью. Вы представляете себе, какое пламя там полыхало? Не сгорела и икона Успения Божией Матери. Она тоже была бумажной, но в рамке. Я нашла ее среди головешек нетронутую огнем, в то время как оконные стекла полопались и по краешкам расплавились от огня, в котором находились».