Как боролись с памятником преподобному Сергию

Памятник прп. Сергию Радонежскому работы Вячеслава Клыкова.

Буквально за день до разразившихся событий известный ученый-искусствовед Вера Григорьевна Брюсова сообщила мне, что под Загорск пойдут три автомашины с «академиками» и в одном из салонов мне уготовано место. Вечером, разговаривая по телефону с актером Николаем Бурляевым, узнала, что и он собирается с женой Наташей Бондарчук прибыть на место открытия памятника. Николай предложил и мне место в своей машине.

— Если сорвется отъезд с «академиками», воспользуюсь вашим предложением. Утром в воскресенье созвонимся!

Будучи в Союзе писателей, я успела уговорить еще ряд личностей из литературной братии отправиться под Загорск на знаменательное событие. Но они были «номенклатурными единицами», поэтому вовремя ретировались, решив, что могут не войти в историю, а «влипнуть». Слишком неожиданным было это событие в то время, когда религия все еще объявлялась вне закона…

Между тем, сверстанный номер «Московской правды» благополучно ушел в типографию.

А в это время в редакции «Московской правды» Татьяна Сергеева, подойдя к телевизору, услышала по тем временам крамольное слово «Память» и сразу насторожилась. Спросила у сотрудницы, которая до нее оказалась у телевизора:

— Что там стряслось?

— Да какому-то старику памятник несанкционированный решили поставить.

— Кто?

— Да кто-то, «Память», наверное!

— Случайно, не Сергию Радонежскому? — упавшим голосом вымолвила Татьяна Сергеева.

— Ему! — подтвердила сотрудница.

Можно только предполагать, что в те минуты пережила сотрудник отдела культуры партийной газеты «Московская правда» Татьяна Сергеевна. Ныне пресса может вытворять все, что угодно, а тогда подобное каралось самым жестоким образом!..

Вечером в моей квартире раздался тревожный звонок Татьяны Сергеевой, которая взволнованно мне сообщила, что по телевидению прошла информация о том, что будто бы не общественность, а «Память» устанавливает в Городке памятник преподобному Сергию Радонежскому, и что это чистой воды провокация, а ей, Татьяне то есть, предстоят пребольшие неприятности, потому что москвичи, прочитав мою статью, ринутся под Загорск. Я перепугалась прежде всего за Татьяну. Моя реакция была незамедлительной:

— Вали, Таня, все на меня! Ты на государственной службе, а я — свободный художник.

Попутно я пыталась убедить Сергееву, что «Память» здесь не при чем, что если Татьяну подвели, то и меня, соответственно, тоже...

События же начали стремительно накаляться.

Открытие памятника намечалось на воскресенье 20 сентября, а в пятницу, 18 сентября, после разговора с Татьяной Сергеевой во время передачи программы «Время» на экране я увидела публициста Георгия Пряхина. Начав издалека и сказав, что «демократия — это не распущенность», а затем попутно коснувшись попытки «сионистов устроить провокационное сборище в Москве 13 сентября», и еще — «намерений националистических элементов в прибалтийских республиках», Пряхин сделал вдруг резкий финт, приступив, очевидно, к самому главному — обличению попытки установить памятник Сергию Радонежскому «в обход советских законов», без разрешения и предварительного обсуждения.

Это надо же! Разгореться такому пожару из-за того, что известный скульптор Вячеслав Клыков решился к очередной годовщине Куликовской битвы увековечить образ вдохновителя этой победы — преподобного Сергия Радонежского. Памятник — бескорыстный дар художника московским властям, от которых всего-то и требовалось — принять его и поблагодарить скульптора за великодушие и широкий жест. Ведь даже и «рабсила» не требовалась, потому что все операции по установке памятника взялись провести учащиеся ПТУ и другие доброхоты, безвозмездно потрудившиеся в свои выходные дни, нагребая холм, на вершину которого предполагалось установить памятник преподобному Сергию Радонежскому…

На другой день, в субботу, 19 сентября, чуть свет, я, конечно, купила тот самый номер «Московской правды», который ныне для меня — исторический. Разворот на двух полосах был озаглавлен: «Москва! Как много в этом звуке…» На полполосы — мой материал.

А потом чередою пошли частные звонки жителей стольного града, возмущенных выступлением Георгия Пряхина…

Я-то и тогда понимала, что судить нужно не Пряхина, а того, кто заказывал музыку. Публицист лишь отрабатывал насущный хлеб. Попробовал бы он что-то другое сказать!..

Между тем в Городке-Радонеже волею подсуетившихся властей был снесен бульдозером пьедестал памятника и увезен в неизвестном направлении: как будто корова языком слизнула! Правда, по велению какого-то другого начальства, яму, вырытую экскаваторщиком для памятника преподобного Сергия Радонежского, засыпали, спешно вкопав на место позора изящные цветы — хризантемы.

Приказы властей Городка-Радонежа менялись, как в сказке, не по дням, а по часам, а бывший холм, на котором собирались установить памятник, и куда все прибывало и прибывало разного ранга и рода начальство, народные остряки тут же окрестили «Мамаевым курганом». Отнюдь не в честь знаменитого кургана в Сталинграде, нынешнем Волгограде, а с намеком на ставку Мамая на Куликовом поле.

Понимая, что 20 сентября может обернуться для нас многими серьезными неприятностями, в утреннем разговоре с Николаем Бурляевым я убедила его оставить Наташу дома: у них был месячный грудной ребенок, понервничав, мама могла лишиться молока.

События вокруг памятника преподобного Сергия Радонежского были чреваты весьма серьезными последствиями. Поэтому совместными усилиями с Николаем мы остановили на этот раз порыв Наташи и, как позднее выяснилось, правильно сделали.

Итак, мы с Николаем Бурляевым сидели этим воскресным утром вдвоем в его машине, которая под дождем мчалась через всю Москву в сторону Загорска. Несмотря на слякоть, на улицах столицы уже началось празднование «Дня города»: встречались самодеятельные артисты в народных костюмах, дети несли разноцветные надувные шарики, раздавалась бравурная музыка, звучали песни… Казалось, ничто не предвещало пока грозы.

Выехав на пустынное шоссе, мы заметили впереди автомашину, которая поравнялась с группой милиционеров. Резкий взмах жезлом в сторону обочины — машина остановилась. Короткий разговор — и она повернула назад, в Москву.

Наступила наша очередь. Николай остановил машину на взмах милицейского жезла, прижав ее к обочине дороги, которую преграждали газик и «канарейка» — машина дорожного патруля.

— Куда едем, молодые люди?

— В Загорск. На открытие памятника преподобному Сергию Радонежскому.

— Вы слышали, что было сказано вчера по телевидению? Открытие отменяется. Возвращайтесь в Москву.

Николай Бурляев стремительно вылетает из машины:

— Это мог отменить только враг! Неужели вы не понимаете? — и вовремя спохватывается.

— У меня киногруппа уехала электричкой в Загорск. А в машине сидит известная журналистка Тамара Пономарева. У нее в субботу статья вышла в «Московской правде», где сообщается об открытии этого памятника. Мы на месте должны разобраться в происходящем!

Николай берет из моих рук газету и писательский билет, которые я услужливо вынула из сумки, и подает милиционерам, которые обступают Бурляева со всех сторон.

Нас пропускают.

Мы едем совершенно одни по пустынному шоссе. Моросит дождь. На душе тревожно и неуютно. Представляется, что каждую минуту нас могут арестовать, задержать и вернуть назад в Москву…

Вновь попытка другого патруля нас остановить. Играем тот же спектакль. Побеждает народная смекалка.

Наконец, мы подъезжали к Городку со стороны деревни. На холме, как свеча, белеет церковь. Возле нее муравьями снуют люди. Холм обступили «Икарусы» и машины, которые перегораживали здесь подъезд к месту, на котором намечалась установка памятника.

К нам устремились высокие, крепко скроенные парни. В отличие от шоссейных стражей эти были настроены весьма и весьма решительно.

— А ну, живо поворачивайте назад! Здесь въезда нет.

— А где есть?

Показывают вправо.

Открытие памятника было намечено на 12 часов дня. Времени оставалось в обрез. Надо было спешить.

Машина стремительно удалялась от деревни и вскоре оказалась на пустынной дороге, тянущейся между двумя плотными рядами деревьев. Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Появилось подозрение: что-то здесь не так. Остановились. Николай из багажника вынул старую карту Подмосковья. Какое-то время возимся с ней, пока не приходим к ясному выводу — нас пытаются обмануть!

Возвращаемся назад. Находим просеку и по ней вырываемся на шоссе. Возле ответвления, ведущего к церкви, нас вновь останавливает патруль. К церкви проезжают черные «Волги» с определенными номерами. Постоянно, усиленное мегафонами, раздается:

— Машину с номером … пропустить!

— А вам нельзя! — лаконично отрубает один из милиционеров. — Пятьсот метров вперед. Поставьте машину под кусты и топайте через картофельное поле. Здесь для вас пути нет. Не велено!

Нудный, серый дождь моросит, не переставая, превратив землю в вязкое месиво. Обнаруживаем недалеко от оврага застрявшую в вымоине автомашину, которая прорвалась через картофельное поле, но, увы, пострадала от глинистого, покатого склона. Удрученный хозяин показывает на овраг, как на спасительную соломинку:

— По нему пробираются какие-то отчаянные парни к церкви. Может, и вам удастся.

Николай вскоре оказывается по ту сторону оврага. Я, поскользнувшись, скатилась на дно. Естественно, испачкалась. Дальше по оврагу мы не пошли, а выбрались на остаток дороги, который вел к церкви. Бурляев, гордо вскинув голову, шел дерзко прямо к оцеплению. Я плелась за ним, ничего уже не понимая.

Попытка сделать вид, что мы не замечаем оцепления, двинувшись невозмутимо мимо милиционеров, от которых тут же отделился молодой, красивый офицер, не удалась. Взяв «под козырек», милиционер строго потребовал:

— Предъявите пропуск!

О пропуске мы с Николаем Бурляевым услышали впервые. Переглянувшись, поняли, что нужно что-то предпринимать.

Николай вынул пачку фотографий — кадров из фильмов, в которых снимался. Офицер вежливо посмотрел снимки, улыбнулся и твердо произнес:

— Конечно, я вас узнал. И даже в какой-то мере ваш поклонник. Но пропустить не могу. Я на службе.

Тогда у меня созрел свой план — применить «журналистский прием». Я подступила решительно к офицеру:

— Должна вам сообщить на всякий случай, что я недавно была приглашена в ваше министерство к самому министру по очень важному делу. Если б я знала, что здесь потребуется пропуск, он у меня б был непременно. Меня попросили в вашем министерстве написать сценарий для фильма о милиции. Как вы думаете, что я могу написать, встретившись с вами?

Офицер неожиданно тут же отреагировал:

— Минуточку!

И куда-то ринулся, обойдя нас. Мы оглянулись и увидели его широкую спину. Позади нас стояли два подполковника, которые пристально рассматривали из-за плеч «нашего» милиционера, меня и Бурляева. По губам чернявого, в очках, с острым, замкнутым лицом подполковника я прочла, что он произнес долгожданное:

— Пропусти!

Наш офицер, вернувшись, сделал «под козырек»:

— Вы можете пройти…

— Только с Бурляевым.

Тяжело вздохнув, милиционер, оглянувшись на старших по званию и увидев, что они не обращают уже на нас никакого внимания, безнадежно махнул рукой. И мы с Николаем влились в бурлящую толпу за кольцом оцепления…

А в это время в Москве и Подмосковье происходили такие события: Ленинский райком КПСС города Москвы срочно мобилизовывал добровольцев для контрдемонстрации против церковников и их приверженцев…

Вячеслав Клыков, который на грузовой машине вез свое творение к Городку-Радонежу, был, подобно одному из литературных героев Салтыкова-Щедрина «изловлен на выгоне капитан-исправником и паки выдворен на жительство», вернее, остановлен милицией на 24-м километре от Москвы и развернут обратно!..

…После того как «Московская правда» дала опровержение с заглавием «Демократия — это не самоуправство», не замедлила последовать и разборка в ЦК КПСС с соответствующими оргвыводами.

И, конечно, были наказаны самым жестоким образом главный редактор газеты «Московская правда» М. Н. Полторанин, его заместитель В. А. Логунов, сотрудник отдела культуры Т. С. Сергеева… Что же, сегодня мы можем сказать: в тот раз пострадали они действительно за правое дело.

А всего через полгода вышло Постановление Совмина РСФСР, согласно которому памятник преподобному Сергию Радонежскому работы Вячеслава Клыкова должен был быть все-таки установлен. Но это уже совсем другая история…