Владыка Зосима: «Я поразился: три пирога, чаша… Можно сказать, литургия!»

В интервью «15-му Региону» архиепископ Владикавказский и Аланский Зосима рассказал о том, что его больше всего удивило в Осетии и о конфликте полуторагодовалой давности.

— Воссоздание Аланской епархии — событие поистине историческое для всей Осетии.

Не так давно Северная Осетия была частью огромной Ставропольской епархии, которая простиралась от Карачаево-Черкесии до Каспия. Но управлять такой огромной епархией невозможно просто физически. В результате Осетия неизбежно оказывалась на заднем плане, архиерей приезжал сюда лишь время от времени.

Конечно, владыка Феофан потрудился очень много, но епархия таких размеров, по сути, трудноуправляема, ибо епископ должен быть рядом с народом, помогать священникам, а в огромной епархии это практически невозможно.

Чем меньше епархия, тем легче она управляется, что дает больше возможностей просвещать народ; а от уменьшения епархии никто ничего не теряет — мы остаемся в лоне единой Православной Церкви.

С созданием Владикавказской и Махачкалинской епархии, мы начали активно поддерживать труды по переводу богослужебных текстов на осетинский язык, внимательнее и бережнее относиться к нашей осетинской культуре и традициям.

Управляя вновь созданной Владикавказской и Махачкалинской епархией, я понимал, что Осетия нуждается в возобновлении Аланской епархиальной традиции. Поэтому 8 октября прошлого года я попросил Святейшего Патриарха Кирилла рассмотреть вопрос о воссоздании Аланской епархии и об образовании Махачкалинской.

И я рад тому, что проводимое в Осетии церковное строительство получило столь яркое и совершенно необходимое обществу одобрение Святейшего Патриарха и священного синода.

Как верно отметил профессор Руслан Бзаров, возрождение Аланской епархии имеет глубокое символическое значение, восстанавливая прерванную традицию, врачуя раны, нанесенные духовной памяти народа.

Сегодня в многовековой истории Аланской епархии наступил новый этап, и то, каким он будет, зависит, в том числе от молитв и трудов каждого из нас.

— Есть информация, что руководство Аланской епархии предложило разделить ее на две части, выделив отдельную епархию в Моздокском районе. Возможно ли такое разделение?

— Нет, о разделении Владикавказской епархии речь не идет.

— Столкнулись ли вы здесь с какими-то сложностями, связанными с тем, что, помимо традиционных православия и ислама, в Северной Осетии присутствуют и так называемые традиционалисты?

— Я человек очень мирный и спокойный, и добрые отношения сложились у меня со всеми конфессиями. Я встречался и с духовным главой буддистов, и с Папой Римским Бенедиктом XVI. Недавно меня познакомили с новым главой Католической Церкви Франциском I. Мое сердце открыто для всех. Мы всегда приходим на помощь, если у кого-то случается беда. Вот недавно мы собрали деньги и помогли семье убитого Ибрагима Дударова, заместителя муфтия Северной Осетии. Мы всегда разделяем с другими скорби и радости, и ждем, чтобы и все остальные религии точно так же относились к нам.

— Но в то же время известны и случаи актов вандализма в святилище, расположенном недалеко от мужского монастыря…

— Это не ново — воевать с беззащитными иконами. Мы это уже проходили и знаем, что подобные деяния не останутся без наказания Божия. К сожалению, часовня в Куртатинском ущелье, получив статус памятника регионального значения, пока не передана тем, кто в состоянии ее сохранить для будущих поколений. Конечно, это не могут быть вандалы, которые выбрасывают иконы и разбивают памятные плиты.

Мы уже дали оценку случившемуся — это варварство и вандализм; и совершенно неважно, в отношении какой религии подобное совершается. Вот если бы кто-то принес и оставил в православном храме Коран — разве мы бы его выбросили? Конечно, нет! Мы пришли бы к мусульманам и сказали: «братья, заберите — это наше православное место». Итак, мы настаиваем на необходимости поддерживать мир, потому что если в епархии начнется передел, то последствия могут быть самые серьезные, а этого допустить никак нельзя.

— Что вы подразумеваете под переделом?

— То, что произошло, — попытку захвата святыни одной религии представителями другой религии. Вот если бы это место было священным для мусульман, то, очевидно, мог последовать гораздо более жесткий ответ. Мы же намерены рассмотреть юридическую сторону вопроса и вместе с тем достучаться до сердец людей и объяснить, что так поступать в любом случае нельзя.

— Можно ли говорить о каких-то особенностях православия в Осетии?

— Осетинское христианство какими-то своими гранями не похоже на то, что мы наблюдаем в других местах. В том, что касается христианской веры и учения, православные осетины полностью вписываются в их рамки. Но, как и у любого народа, вступившего в христианскую семью, здесь есть свои особенности. Признаться, когда я ехал сюда, я мало знал об этих особенностях. Знал только, что есть такой народ на Кавказе. И все. Но теперь я хорошо понимаю, что осетинское православие имеет глубочайшие, гораздо более древние корни, чем русское.

Обычно в храме, когда священник выходит на проповедь, часть прихожан его слушает, а остальные занимаются своими делами. Но здесь, как только священник начинает проповедовать, все моментально направляются к амвону и внимательно слушают. Такого я нигде больше не видел — ни в Москве, ни в Ставрополе…

Приятная особенность и в том, что здесь в церковь приходит много мужчин, особенно молодых парней. А сколько детей приводят в храм! Вера наших прихожан — не формальная, она в душе; и люди хотят понимать свою веру.

А осетинское застолье меня и вовсе поразило. Все не так, как обычно для других народов. Я поразился — эти три пирога, эта чаша… Можно сказать, литургия! И главное, застолье проходит не с песнями и плясками, а начинается, продолжается и заканчивается молитвами. Разумеется, ввиду трагичной истории этого края многое было забыто, многое утеряно, но корень-то остался! И как бы кто ни пытался это замылить, связь с христианством очевидная.

— Сейчас многие утверждают, что застольная традиция осетин превращается в обычную формальность…

— Не думаю. И мне бы очень хотелось, чтобы сюда приезжало больше людей из разных концов России, чтобы они могли своими глазами увидеть эту замечательную традицию… Хотя, конечно, любое, даже самое доброе и светлое дело можно превратить в формальность.

И не надо говорить, что христианство что-то навязывает. Напротив, оно впитывает культуру и традиции каждого народа, к которому приходит; и в каждой стране христианство имеет свое лицо. Не понимаю, когда говорят, что русские принесли свою веру и навязывают ее в Осетии. Здесь этого не чувствуется. Напротив, христианство появилось здесь гораздо раньше, чем на Руси. Просто посмотрите на древние храмы, которые здесь сохранились, — к ним нужно организовывать паломничество на всероссийском, а может, и на международном уровне.

— Сейчас стало заметно, что растет число молодежи, которая переходит в ислам. По меркам Осетии, в которой основная религия — христианство, это очень много, хотя, если смотреть в общем, цифры небольшие.

— В этом вопросе присутствует не только религиозный момент. Есть социальная неустроенность, коррупция, и находятся люди, которые заявляют, что наведут порядок. Ведется массированная промывка мозгов, и представители радикального ислама заявляют, будто кругом все заблудились и только они могут повести в правильном направлении.

Не укорененная в вере молодежь, не имеющая подлинных знаний, уподобляется тростинке, колеблемой ветром. Многие выезжают за рубеж, чтобы учиться в исламских университетах, а ведь в той же Саудовской Аравии ваххабизм — государственная идеология. Поэтому правильно сказал Рамазан Абдулатипов, что нужно воспитывать наших людей на нашей земле. Об этом говорил и мой друг Талгат Таджуддин (верховный муфтий России — прим. «15»). А настоящий ислам не делит людей, а призывает делиться кровом и едой со всеми, как, например, поступали в том же Казахстане, где я вырос, местные мусульмане. Они не смотрели, немец ты, ингуш или калмык, а делились последним. Поэтому тогда и выживали репрессированные народы.

В то же время отмечу, что люди не только уходят из православия в ислам — очень многие приходят и оттуда к нам.

— Несколько лет уже идут разговоры о праздновании 1100-летия крещения Алании. Но в последнее время кажется, что они сошли на нет. Празднование отменено?

— Нет. Но праздник надо сделать общецерковным, с участием Святейшего Патриарха Кирилла, а для этого нужно еще подготовиться. Так, у нас еще не расписан собор святого Георгия; запланировано строительство огромного храма Александра Невского и целый ряд других важнейших задач. Думаю, когда эти задачи будут выполнены, тогда и можно будет приглашать Святейшего Патриарха Кирилла.

— Собор Александра Невского все еще не заложен.

— Не все так быстро делается. Нужны средства, нужна документация, нужны согласования. Это очень хлопотное дело. Храм будет самым большим на Кавказе; по всей России только четыре таких — на севере, востоке, западе и у нас, на юге.

— Финансирует строительство УГМК?

— Да, в основном.

— Раз уж мы заговорили об этой структуре, то как вы относитесь к противостоянию женского монастыря с холдингом? Монахини борются против строительства в Алагире цементного завода и карьера, который по плану будет расположен в 300 м от обители.

— Я на стороне прогресса и на стороне экологии. А монахи — это особые люди, тем более осетинские монахини, которые любят свою землю как мать родную. Мы все видели, какая там природа, какие леса. Если будет строиться завод, то есть опасность, что все это придет в плачевное состояние, а ведь рядом еще и детский реабилитационный центр…

Конечно, прогресс требует жертв, в пещеры возвращаться никто не хочет, и поэтому конфликт с «зелеными» неизбежен. Но нужно делать так, чтобы прогресс не вредил экологии. Завод нужен, это рабочие места, но надо думать и о том, чтобы не нарушать экологию, ведь Бог создал человека хозяином земли, соработником Себе. Матушка Нонна и монахини, исходя из заботы о родной земле, проявили ревность — может быть, излишнюю. Но они там живут и видят, что происходит.

— То есть конфликта с монастырем у вас нет?

— У меня конфликта нет ни с кем. Нужно искать пути, которые устраивали бы всех. Если же предприятия придут туда как хищники, то матушка Нонна со своей ревностью будет совершенно права.

— Вопрос с сектами сейчас стоит очень остро, и наиболее выпукло его можно наблюдать в южной части Осетии. С учетом того, что епархия называется Аланской, как вы относитесь к этой проблеме?

— Церковная ситуация на юге была запущена, вот сектанты туда и слетелись. Формально Южная Осетия не входит в границы нашей епархии, но, при поддержке российского руководства, в Цхинвале начинается строительство храма, а Святейший Патриарх Кирилл направляет отца Савву (Гаглоева — прим. «15»), чтобы он курировал эту работу. Отец Савва и отец Тимофей (Остаев — прим. «15») регулярно бывают на юге, и народ уже почувствовал, что со стороны севера Церковь проявляет заботу.

— А что с сектантами на севере Осетии?

— За 2000 лет Православная Церковь накопила огромный потенциал. Достаточно вспомнить великих отцов: Василий Великий, Григорий Богослов — всех и не перечислишь. У них можно найти ответы на все вопросы, волнующие человека.

У сектантов всё гораздо проще — то, что им не нужно или не вписывается в их идеологию, просто отметается. И если Православная Церковь восходит к Самому Христу, то секты начинают появляться в основном с XVI века, и процесс этот продолжается вплоть до нашего времени. Вот, к примеру, «свидетели Иеговы». О чем они могут свидетельствовать?..

Сейчас самое главное, чем должна заниматься Церковь, — это просвещение. Православие дает ответы на все вопросы, в этом нет никакого сомнения.

— А как обстоят дела с колыбелью аланского православия — Зругским храмом, который находится в крайне плачевном состоянии?

— Зругский храм, как и другие древние храмы, не забыт. Мы делаем все возможное, чтобы сохранить все дошедшие до нас храмы на территории Осетии. Например, благодаря главе Владикавказа Сергею Дзантиеву восстановлен храм святого Георгия в Наре.

Капитальная реконструкция Зругского храма стоит больших денег, и мы надеемся на помощь со стороны. Это ведь не только свидетель аланского православия, но и памятник культуры уровня Всемирного наследия ЮНЕСКО. Мы рассматриваем сейчас все источники финансирования. Мы будем просить предпринимателей о помощи в этом деле.

— Давайте вернемся к событиям полуторагодовой давности — истории вокруг отца Антония. Вы тогда говорили, что это было для вас испытанием…

— Ужасным…

— Сейчас вы что-нибудь изменили бы?

— Нет, ничего не изменил бы. Отца Антония я знаю очень давно, когда он еще был мальчиком и служил при владыке Ставропольском Антонии. Когда я приехал сюда, мы с ним беседовали и сошлись на том, что нам предстоит большая работа. И у меня до сих пор остается вопрос: по какому праву, за что и почему со мной так поступили? Я никому не хотел зла. Отец Антоний и сейчас стремится стать епископом. Теперь епископская кафедра есть в Махачкале.

Я до сих пор желаю ему самого лучшего и самого доброго и благодарю за многолетнее служение. Я все простил.

— Есть мнение, что выкрики в ваш адрес раздались после того, как люди встали на колени, а вы прошли мимо них. Более того, назвали нелицеприятными словами.

— Неправда. Я постоял с ними, послушал, сказал, что выдвигаю отца Антония на епископское служение и пожелал доброй ночи. Более того, я даже сам хотел встать перед ними на колени. Это было бы правильно, но, наверное, похоже на спектакль. Но никаких дурных слов в их адрес я не говорил. Я никогда никого не оскорбляю.

— Можно ли сказать, что тот конфликт сейчас уже никак не отражается на взаимоотношениях с паствой?

— В моем сердце нет никакого зла. Я простил всех. Все, кто пришел к нам, — все наши, а за тех, кто ушел, я молюсь.

— То есть раскола нет?

— Раскола нет.