Баба Надя

Это одна из любимых моих бабушек-прихожанок, хотя по немощи телесной и не приходит она давно в храм, а я прихожу к ней. Вот на Вход Господень в Иерусалим она встречает меня радостной присловицей: «Вэрба бье, нэ я бью, за тыждэнь Вэлыкдэнь, нэ вмырай, красно яичко дожидай!» Так на Украине принято встречать друг друга на Вербное воскресенье, побивая слегка веточками освященными, вроде как нечисть всякая изгоняется, а благодать прибывает. Но бабушка меня, конечно, без вербочки привечает, не бьет, просто улыбается радостно и стишок этот незатейливый повторяет – может, с детства еще памятный…

Я уж не помню, когда впервые меня попросили причастить на дому «бабу Надю», поскольку в храм она уже ходить не может. Приехал ее сын на стареньком «Москвиче», и мы отправились. Обычная сельская улица, калитка, двор, огород: кусты помидоров, картошки, крыжовник, смородина… несколько деревьев плодовых, курочки ходят по двору… Обычный дом. Но знаете, даже и в одном селе всё равно есть очень разные дворы, и эта разница даже не в степени зажиточности, а в том, насколько хозяйство обжитое, ухоженное. Потому что главное – это не богатство даже, а лад. Видел я и бедные дворы, где тишина и радость царит неотмирная, а видел и богатые дома, где мятежность и непокой.

Такую радость – естественную, как луч света, падающий в комнату из-за штор, – в наше время встретишь нечасто.

Ну так вот двор этот, «бабы Нади», сразу показался таким уютным, обустроенным не только внешне, но и внутренне что ли, хоть я и не мог еще ничего сказать о его хозяевах. Меня провели в комнатку небольшую, с приятной какой-то ветхостью, такой уютной и мирной, как будто и нет на свете ни войн, ни страданий, ни боли… Встретила меня суховатая и очень уже преклонных лет старушка. И первое, что поразило, – ее улыбка. Молодая, ясная, полная жизнерадостных сил и добра, несмотря на то, что бабушке самой на тот момент перевалило уже за девяносто. И самое главное – весь ее дух, то есть вся она была пропитана живой, действительной верой, просто светилась этой верой, жила ею… Знаете, я много перевидал благочестивых бабушек, но такую, кажется, видел впервые. Она поднялась нам навстречу с радостью простой и лучезарной, и я поймал себя на том, что эту радость – естественную, как луч света, падающий в комнату из-за штор, – тоже в наше время встретишь нечасто.

У бабы Нади оказалось второе имя – Анастасия. Я не стал выяснять, как и почему так получилось, но твердо мне сказали, что именно с этим именем ее крестили. Ну а это, собственно, и всё, что мне надо было знать.

В комнате у нее был и святой уголок – один из тех святых «уголков–исповедников», которые десятилетиями стоят в иных домах даже с тех пор, когда большинство спешило избавиться стыдливо от таких «пережитков старого мира». Но оставались и те, кто понимали, что скорее небо и земля прейдут, чем духовные основы этого «старого мира». Вот и стояли эти святые уголки с их потемневшими иконами «наивного киевского письма» конца XIX столетия, в дешевых окладах из фольги; уголки с самодельными лампадками и старыми, засаленными Псалтырями, с выцветшими черно-белыми фотографиями духовных лиц – уголки настолько же убогие, насколько источающие радость и свет, простоту и ласку… Был такой святой уголок и у бабушки Анастасии.

К приходу священника она готовилась заранее: затепливала лампадку, на стол постилала чистую салфетку, перед ней ставила церковную свечку в подсвечнике. Было видно, как неподдельно радуется она приходу священника, а особенно Святым Дарам, которые он приносит на груди в дароносице. И порывалась встать, подняться навстречу, хоть я, видя ее более чем почтенный возраст и слабость, просил ее сидеть на кровати, а встать уже, если душа так рвется, перед самым причастием. Но она всё равно вставала, потому что по-другому не могла, и, пока я читал молитвы, стояла, сосредоточенно слушая и опираясь на никелированные ручки своих «ходунков».

После причастия она всегда спешил сунуть мне в руку заранее приготовленную и сложенную аккуратно «бумажку». И если я начинал отказываться – огорчению бабы Нади-Анастасии не было предела. Огорчению самому искреннему и наивному даже. Устоять перед этой наивностью было никак невозможно, так что, попытавшись пару раз отказаться от ее пожертвования и увидев, в какое смятение я ее поверг этим «возмутительным непослушанием», – больше уж не противился. В одном мы всё же сумели с ней договориться: в первые разы она всё норовила меня после причастия проводить и так переживала, беспокоилась, спешила передо мной отодвинуть шторку и приоткрыть дверь, что мне боязно было, как бы она не упала, и я настойчиво попросил ее не провожать меня. Так что мы прощались у нее в комнате, и дальше я уже шел «своим ходом».

Всегда я заражался ее какой-то необъяснимой радостью, бодростью даже, изумляясь, как она уверенно дает «фору» в этой энергичности своей многим и молодым.

Раз мы с ней разговорились:

– Надежда Андреевна, а расскажите немного о себе, о своей жизни…

– Ну что рассказывать… я родилась на Кубани…

– О, да мы с вами почти земляки… У меня мама кубанская, со станицы Алексеевской…

– Алексеевская? – глаза ее загораются. – А у меня Динская станица, это тридцать километров по Тихорецкой ветке от Краснодара… там я и родилася.

– А когда?

– В двадцать втором году.

– В двадцать втором!..

– Родители у меня были крестьянами… В то время оставалась еще частная собственность, и они занимались хозяйством, выращивали пшеницу.

– А семья большая была?

«Времена были такие… гонения. Их арестовали в 1936 году… многих… и его… как кулака… посадили в вагон…» – она с болью прижимает ладонь к сердцу.

– У бабушки моей девять душ детей было: пять сынов и четыре дочери. А вот отец мой… – тут баба Надя замолчала, лицо ее сморщилось, и глаза наполнились слезами. – Не успел он… только нас – двое дочек – и оставил после себя. Времена это были такие… гонения. Вот их арестовали в 1936 году… многих… и его… как кулака… посадили в вагон… а ему-то всего было 33 года… – Она с болью прижимает ладонь к сердцу.

Кубанские казаки в ссылке Кубанские казаки в ссылке
    

– Эх, молодой… в самой силе!.. – сокрушаюсь я.

– Молодой, конечно!.. Вот посадили их в вагоны товарные и куда-то отправили… А мы пошли с мамой провожать, и последние слова его были: «Береги девчат!..» Вот так мы и живем до сих пор… Я и сестра моя, младшая. Она двадцать шестого года… в Краснодаре живет, и муж у нее военный, с самолетами как-то связан… Они там в аэропорту и живут.

– А отца больше не видели?

– Мало того что не видели! Вот как увезли его – и всё. Ни единого от него ни слова, ни весточки – ничего: как в воду человек канул. Ох, беда, беда…

– А церковь была в станице?

– Была… была у нас церковь в станице, и дядя мой помогал там… в алтаре, как это называется…

– Пономарил?

– Точно… А сестра моей мамы пела в хоре, и я ходила в церковь, девчонкой… Так… однажды пошла… тетя-то на клиросе пела, так я к ней залезла… это на Пасху было… на всенощной… да так и уснула там.

– Конечно, ребенку тяжеловато…

– Ходили, ходили в храм. И я была крещена, были у меня крестный и крестная и возили меня на саночках… Там снежок был, на Кубани, как сейчас помню… на Рождество, кутью возила… И бабушка моя дома молилась… перед иконами. Она такая рослая была… Всё, помню, на колени становилась, и я с ней.

– Всё запомнилось, да, всё осталось в душе?

– Ну да… так что мы веру хранили… И папа в храм ходил. Да и здесь уже, когда поселились… Внучка моя… Я-то вот всё молилась, у меня же здесь иконы есть… и она со мной, тянулась и иконочки целовала, я ее подсаживала. Ну, теперь она уже не живет с нами, выросла, уехала…

– А как отца арестовали, что дальше было? Из дома вас не выселили, а то бывало ведь и такое, что выселяли людей.

– Нет, из дома не выселили, слава Богу. Отец как раз перед арестом успел – построил нам дом… Бабушка-то жила в своем доме… и сестры, и братья – все рядом в разных домах, но в одной станице. Вообще, вы знаете, постоянно общались друг с другом родственники, настолько общительные были… – Надежда Андреевна преображается. – Даже и годы спустя, когда я уже здесь жила… Вот соберемся с мужем, поедем туда, в станицу… папина сестра, тетя Маруся, она организует всё, приготовит, значит, обед, и приходят все родственники, и все встречаемся… и даже двоюродные и соседи – тетя Полина, у нее не было деток, и та приходит… Как это дорого, как это близко! – в этот момент лицо Надежды Андреевны просто сияет радостью, а сама она складывает руки на груди, как во время причастия.

Как я ценю вот это душевное состояние человека!

Я слушаю ее и отогреваюсь душой. Как мало этой святой простоты уже осталось в нашем мире – всё больше сложности какой-то запутанной, трудной…

– А на Кубани, когда подросли, чем занимались?

«Война… Детей кормить нечем… И она их отдала куда-то, где они могли бы выжить. А потом не смогла найти, представляете?.. Ужас! Не дай Бог никому!..»

– А я училась… Там такая станица Пашковская есть, на кавказской ветке… сразу за Краснодаром – и там техникум. Лесомелиоративный… Вот там я и училась… А потом началась война. Я на втором курсе была… Ну, немец быстро пришел и дальше пошел до Сталинграда, а там ему уж показали, поднажали на него как следует… А потом у нас неродная еще была сестра… Мама-то после войны второй раз замуж вышла… Ой, это тоже история – не дай Бог никому! У него, у отчима, жена до войны была и четверо детей. А тут война, и его на фронт забрали, а здесь трудно совсем стало и детей кормить нечем… И вот она двух детей оставила, а двух отдала куда-то, где они могли бы выжить. А потом не смогла их найти, представляете?.. Ужас! Не дай Бог никому!.. Жизнь уже вроде стала налаживаться, немец ушел, а деток нет… Так она и умерла, бедненькая. И он, вдовец-то, потом, когда вернулся с войны, на маме моей и женился.

И мы так дружно жили… Антонина, моя сестра и Аннушка… Эта сестричка моя, неродная… Аннушка. Она жива, жива! – Надежда Андреевна, дрожащими руками ища опору, поднимается с кресла и идет к своему шкафчику, достает письма, открытки, фотографии и показывает, рассказывает…

– Это вот мой брат двоюродный… А вот моя сестричка, та, что в Краснодаре, младшенькая… с внуком…. А это вот семья их… вся. И вот Валерка… сын их… он задыхался…

– Астма…

– Ну да. У них амброзия росла. Вот из-за нее… Так он к нам приезжал на лето и здесь хорошо себя чувствовал, потому что у нас амброзии тогда почти не было… Где ни где найдется кустик, другой – вырывала, а теперь – страшное дело! – всё заросло.

– Скажите, а как вы сюда перебрались, в Крым?

– В сорок пятом году я закончила техникум, и нас направили в Крым. Но мы до переправы доехали, а парома что-то не было тогда, и мы вернулись домой. И там работали какое-то время с теодолитами, нивелирами – восстанавливали границы хозяйства, а потом я аж в декабре уже здесь появилась… Паромная переправа так и не работала, и я вокруг, через Ростов поехала. Приехала в Симферополь, в облводхоз пришла, и здесь меня направили на север Крыма, в Армянск. А в это время как раз в контору симферопольскую приехали начальник и главный инженер отсюда – с Почтовского управления. И вот они говорят мне: «Поехали к нам». А мне уже написали бумаги в Армянск. Тогда они в отделе кадров говорят начальнице: «Ты это… перепиши, мы тебе ящик яблок привезем…» И забрали меня сюда… Так я тут и осталась по сегодняшний день. Почти семьдесят лет уже… на одном месте. Слава Богу! Сначала гидрометром работала, потом в инженеры перевели… и грамоты вон и эти… ордена всякие надарили мне… медали… Всё есть…

Она продолжает просматривать фотографии и вдруг оживляется:

– Да вот же она, вот – моя сестричка. Неродная моя, Аннушка. Давно мы с ней не виделись…

На фото в ситцевом платьице скромная девушка с букетиком полевых цветов в руках. И надпись с обратной стороны: «На долгую память сестре Наде от сестры Ани. Пусть эта фотокарточка будет вечным воспоминанием обо мне, потому что вряд ли придется нам встретиться с тобой. Прошу хранить и помнить. Краснодар, 1946 год».

– Ну да… Вот так всё и вышло… Письма-то писали… и по телефону звонили, а встретиться так и не довелось... Время быстро бежит… А это мы с мамой. Это у меня коса вон какая… Это у меня сыночек родился… А это… это в Ботаническом саду мы… В самосвале нас возили… по Южному берегу… по молодости… Было ведь когда!

– А чем вы здесь занимались? Вы здесь на Альме какие-то работы производили?

– Да… Замеряли уровень воды… Паводки шли на речке, воды много было… В нашем водохранилище, я считала, шесть миллионов двести тысяч кубов воды было. Даже шесть с половиной мы набирали… Рейки я ставила… на рейках Зина, вот что еще живая, она наблюдала… носила мне данные. А я считала, передавала… Вот это, стоить эта… такая, сделана, возле конторы… Вышка… Так вот по ей я в Бахчисарай передавала… данные.

– А правда, что речка шире была, что в Альме больше воды было раньше?

– Конечно! Там шла такая вода! Мы как-то забрались… на бидарке ехали (двухколесной телеге, в которую запрягали лошадь. – о. Д.Ш.), и еле успели переехать… такая вода была! Как раз ливень прошел… Тут паводки большие были! По пятьдесят кубов мерили мы… и каналы полные набирались… и плыскали прямо вот здесь… на берег.

– А водохранилища уже оба были? И Альминское, и Партизанское?

«Сколько работы проделано! А сейчас… – баба Надя машет обреченно рукой, – разгромили всё…»   

– Партизанское – не-е-ет! Партизанское строили. Мы с дядей Мишей ездили на линейке… Две лошади остались от немцев: Гайдар и Рейдер, я до сих пор помню… вот мы на них ездили вдоль речки. У нас там были хозяйства: первое головное, второе головное… забирали воду с речки, поливали… Потом третье, а четвертое – это мы уже брали воду сюда, в водохранилище… там, перегораживали… Да… Сколько работы проделано! А сейчас… – баба Надя машет обреченно рукой, – разгромили всё, Господи!

Партизанское водохранилище. Крым Партизанское водохранилище. Крым
    

– Да, это беда, конечно… А хозяйство большое было, много было садов?

– О чем вы… конечно!.. Яблоки, груши… Фрукты какие были!.. Сейчас то, что сажают, – это же не то совсем. Нет уже тех сортов, что были… симиренко, кандиль, пармен, ренет, челеби, синап… Повывели всё за последние годы… Какие-то украинские выращивают там… «Сады Украины», харьковское предприятие… Так их, эти яблоки, и детям не советуют давать сами те, кто работают… Химии столько… Да и сорта уже совсем другие… наших нет.

Время быстротечно, и вот я сижу себе одна… никого нету… это только Зоя иногда приходит, Наденька, вот… а так… никого… ни с кем я не общаюсь, кроме домашних… И вот считаю, думаю… что такое сто лет… Вот мне девяносто два, к примеру… а как они пролетели!... Мне кажется, что недавно я ещё… детство вспоминаю… только-только было… И я пересчитала: что такое год? триста шестьдесят пять дней… и двенадцать месяцев. И что такое двенадцать всего месяцев! А в месяце всего тридцать дней. Это так коротко!..

– Надежда Андреевна, пойду я, не буду вас утомлять, а то вы ведь и не кушали еще ничего сегодня…

– Так я и не хочу ничего… бывает, выпью одно яичко с утра и всё… У меня было такое состояние один раз… прямо совсем умирать собралась. Вот не хочется есть и всё… И мне прописали врачи… уговорили меня курс пройти, и я ходила в больницу, и мне витамины кололи, эти… «бэ» да «мэ»… Целый месяц ходила… Но так и не помогало мне, есть ничего не хотелось, и ходила я в эту больницу вот точно как сейчас, в девяносто лет хожу. А ведь это давно уже было… А потом встретила я на рынке… Марью Михайловну… Танину маму, Алешину бабушку, а она врач… по-моему, даже на пенсии уже была она… и спрашивает: что с вами? А я ей объяснила, и она стала ходить ко мне и делать уколы аскорбиновой кислоты. И у меня появился аппетит, и я стала исть, и я стала человеком и уже ходить стала не как сейчас, а нормально. Спасибо ей… Царство ей Небесное… Мы настолько близки были так потом… уже ходила она ко мне… и ко врачам возила разным, так что у меня и до сих пор радикулита нет, а был ведь… и в храм она меня водила… когда силы-то еще были… Я ее так любила! Человек такой… прямая, но такая добрая…

***

Недавно после воскресной Литургии в храме подошла ко мне расстроенная подруга бабы Нади – свещница наша – и говорит:

– Батюшка… Анастасия наша чего-то того… Простудилась вроде как, да всё хуже ей и хуже. В больнице уже лежит…

Мы поехали в больницу.

По первому взгляду было понятно, что бабушка Анастасия совсем плоха. Она была уже в полусознательном состоянии, заговаривалась и никак не могла открыть глаза. Лицо ее потемнело и осунулось… Но она поняла, что пришел священник, и всё порывалась встать с кровати, так что невестка должна была успокаивать ее и ноги водворять на место каждый раз, когда она находила силы их сдвинуть с кровати, а я всё время, пока приготовлял необходимое для соборования и причастия, должен был повторять внушительно: «Нет, нет, вставать вам не надо… не благословляю вставать».

Когда я причащал ее, видел слезу, скатившуюся по скуле. Она понимала всё, просто не могла уже выражать свои эмоции иначе, как только слезами.

Слыша это, баба Надя успокаивалась, но уже в следующую минуту опять норовила подняться. Когда я причащал ее, видел слезу, скатившуюся по скуле. Видимо, она понимала всё, просто не могла уже выражать свои эмоции иначе, как только слезами.

Прошло пару недель, я ждал худых новостей… На остановке в Симферополе встретил сына Анастасии Виктора.

– Батюшка, благодарим за молитвы… Тут дело такое… Мама-то наша…

У меня сердце сжалось.

– Поправилась, представляете?! Вот ведь чудо! Ходит уже по дому, по двору даже, всё как обычно…

Вот такие дела Божии, дивные! И добавить к этой истории мне больше нечего, кроме, может быть, одного: как хочется, чтобы побольше было у нас таких людей, простых, трудолюбивых и добрых, исполненных той особенной радости, которая дается только верующему во Христа боголюбивому и человеколюбивому сердцу. И дай Бог еще подольше пожить Анастасии – не только уже для себя самой и для близких, но и для нас, шалопутных. Чтобы мы знали, какие бывают еще люди на свете… те, что спасают мир.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!
Смотри также
«Для имени Моего…» «Для имени Моего…»
Свящ. Алексий Лисняк
«Для имени Моего…» «Для имени Моего…»
Священник Алексий Лисняк
Бабка в слезах натрусила в ведро раствора, проворно собрала несколько кирпичей, взяла мастерок. Тихонько причитая, уложила кирпич, другой…
 Вера как опыт жизни в Боге Вера как опыт жизни в Боге
Митр. Лимассольский Афанасий
 Вера как опыт жизни в Боге Вера как опыт жизни в Боге
Митрополит Лимассольский Афанасий
То, чего хочет Бог от нас, – это воля, чтобы мы захотели Царства Божия, жизни с Богом. И когда человек призывает Бога своей волей, хотя сам и не может сделать ничего, тогда Бог вмешивается, Божия благодать сходит и дает человеку в дар то, что он хочет.
Мои дорогие церковные бабушки Мои дорогие церковные бабушки
Наталья Горенок
Мои дорогие церковные бабушки Мои дорогие церковные бабушки
Вежливые, отзывчивые, какие-то по-особому опрятные в своей видавшей виды одежде и светленьких платочках, героически добирающиеся до храма в любую погоду, выстаивающие полностью многочасовые великопостные службы, когда мы, люди помоложе, норовим опоздать или присесть… Безропотные.
Комментарии
Светлана10 августа 2014, 14:39
Спасибо о. Димитрий за ваши непридуманные истории. До сих пор помню ваш рассказ как вы зимнюю речку по трубе преодолевали. А этот рассказ - как будто от одной свечи другая зажглась и мы свои зажгли от вашей. Долгие лета бабушке Анастасии и Вам!
Лидия10 августа 2014, 12:42
Спасибо большое за рассказ! Дай Бог здоровья р. Б. Анастасии!
Роман 9 августа 2014, 23:55
"Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! - войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего" (Матф. 7, 21) "Что вы зовете Меня: Господи! Господи! - и не делаете того, что Я говорю?" (Лк. 6, 46
Владимир 8 августа 2014, 14:51
Cпасибо !! Это очень сильно! Слава Богу за все!!
Наталья Маханова 8 августа 2014, 13:25
Присоединяюсь к предыдущему коментарию. Спасибо за ваши статьи после них вериться, что не всё ещё потеряно. Есть ещё в России Божии люди. Дай Бог чтобы они никогда не переводились. Спаси Господи!
Елена 7 августа 2014, 20:25
Помилуй, Господи, рабу Твою Анастасию,и даруй ей все полезное ко спасению и жизнь вечную!Аминь.
Ольга 7 августа 2014, 00:14
Спаси Господи! Такой светлый рассказ..почитаешь, поплачешь и мир на душе.
Алексей Панченко 6 августа 2014, 19:32
Спасибо отец Димитрий за такой хороший рассказ. Дай Бог здоровья Вам и Надежде Андреевне!!!
Константин Бондаренко 6 августа 2014, 18:01
Здорово! Удивительная бабулька! Побольше бы таких историй. Спасибо, батюшка.
Елена 6 августа 2014, 14:38
Спасибо за слезы и Вам, и бабе Наде!
р.Б.Алла 6 августа 2014, 13:28
Господи ,прости!А как мы живем -ни доброты,ни простоты,ни терпения,ни смирения.С чем уйдем в мир иной?С чем на Страшный Суд явимся?
Аделина 6 августа 2014, 10:34
Спаси Господи!!!
Наталия z 6 августа 2014, 10:08
Спаси Господи Вас о.Димитрий ,за рассказ,такой добрый и душевный!Р.Б. Анастасии долгих лет !
Людмила 6 августа 2014, 09:49
А сколько таких" баб Надь" труженниц и молитвениц....Есть такие ,что еле еле передвигаются ,а все в храм идут на богослужение.
Дай ,Бог им здоровья и долгих лет.
Людмила 6 августа 2014, 08:48
Батюшка, отец Димитрий! Низкий поклон Вам и огромное спасибо за Ваши статьи и рассказы. Очень тепло и сердечно. Слава Богу , что есть такая Надежда Андреевна. Дай ей Бог многие лета.И Вам, батюшка, спасибо за Ваши труды.Спаси Господи.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBook ВКонтакте Яндекс Mail.Ru Google или введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×