Европобесие: Константин Леонтьев между идеологией и верой

Константин Леонтьев Константин Леонтьев
Константин Леонтьев – врач, дипломат, писатель, консервативный публицист, историософ в лучших русских традициях XIX века, а в последний год своей жизни – монах с именем Климент. Путь от Константина к Клименту – «долгие дни умственного одиночества», как он сам его описывает, – начался на Балканах с обета, который светский эстет и российский консул в Салониках дает Богородице перед лицом смерти: в случае выздоровления принять монашеский постриг у афонских монахов. Это было в 1871 году. Дорога от Афона до Оптиной Пустыни длится 20 лет. В 1891 году Константин стал Климентом по благословению оптинского старца Амвросия (духовного наставника Леонтьева с 1874 г.). Спустя несколько месяцев монах Климент умер в Троице-Сергиевой Лавре.

Две болгарские роковые даты оставляют прочный след и присутствуют в текстах Константина Леонтьева до его последнего вздоха: 1872 год – учреждение Болгарского Экзархата – и 1878 год – освобождение Болгарии (без Царьграда).

«Болгарский вопрос», как русская общественность называла болгаро-греческий церковный спор, является постоянным и в то же время личным вопросом публицистики Леонтьева и его частной переписки. Фундаментальная тема, боль и страх Леонтьева – «европобесие». Мы используем этот термин, поскольку Леонтьев вводит понятие «болгаробесие» в отношении доминирующей проболгарской позиции русской общественности по церковному вопросу. Однако русское «болгаробесие» является частным примером русского, славянского и болгарского «европобесия» – страсти к европейской либеральной идее в XIX веке: «наше вечное умственное рабство перед их идеями»[1].

У Константина Леонтьева три основных подхода к болгарскому вопросу: геополитический (Восточный вопрос, проливы, восточноправославная конфедерация), идеологический (панславизм, византизм, славизм, босфорский русизм) и метафизический (православный).

Восточный вопрос как геополитическая мистика

Первостепенной геополитической целью Восточного вопроса для Леонтьева является захват Царьграда и проливов. «Платоническое освобождение славян» является второстепенным[2].

«Завоевание Босфора – это судьба России», и здесь ее «естественным союзником» являются болгары. «Восточный» вопрос для Леонтьева – прежде всего «церковный»: Царьград необходим, чтобы стать центром «Восточноправославного союза»[3].

Вид на Босфор и Константинополь со стороны Мраморного моря Вид на Босфор и Константинополь со стороны Мраморного моря

Болгаро-греческий церковный спор ставит под сомнение мечту Леонтьева о сакральной реализации Восточного вопроса и «нового восточного мира»[4].

Цель возглавляемой Россией «восточной федерации независимых государств» – «оборонительный союз против Западной Европы», против «нового федерального Запада»[5].

Отсюда идет болезненная реакция Леонтьева на «болгарскую литургию» 6 января 1872 года. Опасения Леонтьева о «лжебогомольном движении болгар» являются мистическими:

«Страшнее всех их брат близкий, брат младший и как будто бы беззащитный, если он заражен чем-либо таким, что, при неосторожности, может быть и для нас смертоносным… Только при болгарском вопросе впервые, с самого начала нашей истории, в русском сердце вступили в борьбу две силы, создавшие нашу русскую государственность: племенное славянство наше и византизм церковный. Я сказал и облегчил себе душу!»[6].

Леонтьев не эллинофил, не болгарофоб и не славянофоб. Дело в мистическом приоритете: главное – Церковь

Мистический взгляд Леонтьева преобладает над его историческими наблюдениями болгар. Уже в 1880-е годы публицистика Леонтьева горячо защищает греческую позицию, но причины этого тоже остаются мистическими. Речь идет не об эллинофилии, болгарофобии или славянофобии, а о мистическом приоритете:

«Не греки должны быть важны для нас сами по себе как греки, а важны Восточные Церкви, по исторической случайности оставшиеся в руках греков»[7].

На фоне проболгарской русской общественной мысли Леонтьев – одиночка. Достоевский является единомышленником по этому вопросу, но в личной переписке, а не публично. Либеральная русская печать занимает полностью проболгарскую позицию, защищает национальные устремления болгар, не скрывает грубого давления греческого духовенства против богослужения на славянском языке[8].

Михаил Никифорович Катков Михаил Никифорович Катков
Консервативные издания во главе с Михаилом Катковым и Алексеем Сувориным поддерживают болгарскую идею, за исключением газеты «Гражданин». Катков прекратил публиковать Леонтьева из-за его православного и аскетического духа, которого он не понимал:

«Его Православие было серенькое, разведенное либеральностью, а когда я развернул вполне знамя моего белого Православия, то он испугался этого варварства и безумия… я возразил ему, что все это сообразно с мнениями лучших монахов, а он сказал: “Монахи ничего не понимают!”»[9].

Леонтьев не мог знать, однако, что не только Катков со своим «сереньким Православием», но и святитель Феофан Затворник был на стороне болгар в церковном вопросе:

«Болгары… не виноваты. Они не могли сами отстать от Патриархата и не отставали, а просили. Но когда они просили, то Патриархат должен был их отпустить. Не отпустил? Они и устроили себе увольнение другою дорогою… Виноват Патриархат. Собор же их, осудивший болгар, – верх безобразия»[10].

И. С. Аксаков. Портрет работы И. Репина (1878) И. С. Аксаков. Портрет работы И. Репина (1878)
Поздний славянофил и ранний панславист Иван Аксаков тоже на стороне болгар. Славянские комитеты при активном его содействии популяризируют болгарскую средневековую историю и историю Православной Церкви в Болгарии. Русская Церковь воздерживается от участия в споре.

Неслучайно Леонтьев говорит не о славянобесии, а о «болгаробесии» в русском обществе. Образ греков в русской общественной мысли является нарицательным, они «фанариоты», а болгары – свободолюбивые и незаслуженно обиженные христиане.

Мистический страх Леонтьева перед «загадочным народом» и его воздействием на российскую мысль имеет свои основания: «Все болгарские интересы считались почему-то прямо русскими интересами; все враги болгар – нашими врагами»[11]. Леонтьев демонизирует болгарское влияние на русское сознание:

«Болгарские демагоги знали все хорошо и все сделали ловко, дабы вылущить свое население поскорее из греков во Фракии и Македонии, они заставили Россию идти за собой с повязкой на очах!»[12].

Позже, в 1880-е годы, в либеральной печати также говорится о «славянской горячке, охватившей все общество, которое положительно бредило славянством», о «фальшивых, фантастических понятиях о славянах…», которые «Русская мысль» красиво и задолго до «воображаемых сообществ» Бенедикта Андерсона определяет как «воображаемых славян»[13]. Для русских болгары были «воображаемые славяне», как «дед Иван» (дядо Иван) был «воображаемой Россией». И в 1877 году они встретились реально.

Восточный вопрос как идеологическая эстетика

Идеологический подход Леонтьева к Восточному вопросу порожден страхом новоевропейского влияния на Россию через болгар и югославян. Вместо европейской либеральной идеологии Леонтьев предлагает свою, оборонительную идеологическую доктрину: византизм. После взятия Царьграда византизм должен обеспечить преемственность «невской цивилизации» в «новом босфорском русизме».

«Всеславянский вопрос» – «либеральное зло», тогда как «православно-восточный вопрос» – идеал политического спасения

Византизм Леонтьева – это религиозный панславизм, реакция на «либеральное всеславянство»; «всеславянский вопрос» – «либеральное зло», тогда как «православно-восточный вопрос» – идеал политического спасения[14]. «Я опасаюсь либерального всеславянства»[15], – признается Леонтьев в письме Владимиру Соловьеву.

Византизм Леонтьева содержит «культурный славизм» как часть «культурно-эстетического идеала» в поисках нового культурно-исторического типа, унаследованного Николаем Данилевским. Византизм Леонтьева должен прервать духовную связь России с Европой 1789 года: «антикатолической, антирелигиозной, антимонархической, либеральной, рационалистической»[16], с «сатанинским хаосом индустриального космополитизма и современного вавилонского всесмешения»[17].

Удаляясь от мифа о славянской идее, Леонтьев создает туранский миф – от «воображаемых славян» к воображаемым туранцам – основе будущей евразийской концепции:

«Бессознательное назначение России не было и не будет чисто славянским… Россия давно уже не чисто славянская держава… Можно позволить себе сказать про Россию странную вещь, что она есть нация из всех славянских наций самая не славянская и в то же время самая славянская… Ибо только из более восточной, из наиболее азиатской – туранской нации в среде славянских наций может выйти нечто от Европы духовно независимое»[18].

Восточный вопрос как православная судьба России

В. С. Соловьёв. Портрет работы Н. А. Ярошенко 1892 года В. С. Соловьёв. Портрет работы Н. А. Ярошенко 1892 года
Незадолго до того, как Константин стал Климентом, «культурная вера» Леонтьева в Россию (носительницу новой славяно-русско-туранской или славяно-азиатской цивилизации) пошатнулась. Формально толчком к этому явилась статья Владимира Соловьева «Россия и Европа» (1888), в которой фраза «русская цивилизация – это европейская цивилизация» заставила Леонтьева сначала порвать фотографию Соловьева, а затем признать: «Мне стало больно, потому что я почувствовал, до чего это близко к правде!»[19].

Леонтьев понимает, что эстетическая доктрина византизма не может победить духовную сущность «новой Европы»; плод «европейской революции… всеобщее смешение, стремление уравнять и обезличить людей в типе среднего, безвредного и трудолюбивого, но безбожного и безличного человека – немного эпикурейца и немного стоика»[20]. Дух побеждается духом, а не «культурной верой». «Новая Европа» уже побеждена «православным Афоном».

Леонтьев теперь понимает: «Пожалуй, призвание-то России чисто религиозное… и только!»

Леонтьев находит то, что искал, еще в своих первых воспоминаниях об Афоне, в которых нет разницы между греческими, болгарскими и русскими монахами, ибо они едины:

«Сколько косвенной, незаметной прямо пользы делают русскому народу пять-шесть каких-нибудь нам, считающимся образованными русским, и неизвестных греков и болгар, поселившихся в ужасных расселинах или в пустынных хижинах Афонской горы. Об этих афонских пустынниках (об отце Данииле Греке, об отце Василии Болгарине и подобных им) доходят верные слухи и описания, как печатные, так и путем частных писем и рассказов, до русских монастырей; слухи и описания эти укрепляют наших монахов; образ этих нерусских святых людей, которых русские поклонники видят хоть на этом турецком Востоке, восхищает и утешает их»[21].

В самом конце своей жизни Леонтьев понимает, что нет необходимости подменять Православие православной идеологией, такой как византизм, и что эстетика принадлежит миру сему, в том числе русская эстетика, которая является европейской.

В поисках «оригинальной славяно-восточной культуры» Константин Леонтьев остается идеологически слепым к очевидному: к церковнославянскому языку как православному дару средневековой Болгарии. Но тогда Леонтьев был бы Лихачевым еще до Лихачева. А Константин, немного перед тем как стать Климентом, понимает, что, «пожалуй, призвание-то России чисто религиозное… и только!»

Дарина Григорова

26 марта 2018 г.

[1] Леонтьев Константин. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения // Леонтьев Константин. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 8. Кн. 1: Публицистика 1881–1891 годов. СПб., 2007. С. 221.

[2] Леонтьев Константин. Дополнение к двум статьям о панславизме (1884 года) // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. М., 1885. С. 76.

[3] Леонтьев Константин. Мои воспоминания о Фракии // Русский Вестник. 1879. Примечание 1885 г. // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 240, 237.

[4] Леонтьев Константин. Письма о восточных делах // Гражданин. 1882–1883 // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 297.

[5] Леонтьев Константин. Панславизм и греки // Русский Вестник. 1873 // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 8–10.

[6] Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 189.

[7] Леонтьев Константин. Дополнения (1885 года) // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 227.

[8] Карлова М.Ф. Турецкая провинция и ее сельская и городская жизнь. Путешествие по Македонии и Албании // Вестник Европы. 1870. № 7. С. 162. Еще по теме: Нил Попов. По поводу восстановления Болгарского Экзархата (Сказано в заседании Славянского комитета 11 мая) // Православное обозрение. 1872. Май. С. 654.

[9] Леонтьев Константин. Моя исповедь (декабрь 1878 г.) // Леонтьев Константин. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1: Воспоминания, очерки, автобиографические произведения 1869–1891 годов. СПб., 2003. С. 234.

[10] Цит. по: Кострюков А.А. Жизнеописание архиепископа Серафима (Соболева). София, 2011. С. 91–92.

[11] Леонтьев Константин. Письма отшельника // Восток. 1879 // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 261–262.

[12] Леонтьев Константин. О пороках фанариотов и о русском незнании // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 1. С. 272.

[13] Заметки о русской и немецкой восточной политике в связи с славянском вопросом // Русская мысль. 1882. № 1. С. 21, 26.

[14] Леонтьев Константин. Плоды национальных движений на православном Востоке // Леонтьев Константин. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 8. Кн. 1: Публицистика 1881–1891 годов. С. 552.

[15] Леонтьев Константин. Письма к Вл. Соловьеву // Леонтьев Константин. Избранное. М., 1993. С. 339.

[16] Переписка К.Н. Леонтьева и И.И. Фуделя (1888–1891) // Леонтьев Константин. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Приложение. Кн. 1. СПб., 2012. С. 240, 81, 89–90.

[17] Леонтьев Константин. Воспоминания и отрывки // Леонтьев Константин. Восток, Россия и славянство. Т. 2. М., 1886. С. 388.

[18] Леонтьев Константин. Письма о восточных делах. С. 284–285.

[19] Леонтьев Константин. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Приложение. Кн. 1. С. 414.

[20] Леонтьев Константин. Над могилой Пазухина // Гражданин. 1891 // http://knleontiev.narod.ru/texts/pazuhin.htm.

[21] Леонтьев Константин. Мои воспоминания о Фракии. С. 245.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!
Смотри также
«Нет светлее и чище подвига такой войны» «Нет светлее и чище подвига такой войны»
Протоиерей Владислав Цыпин
«Нет светлее и чище подвига такой войны» «Нет светлее и чище подвига такой войны»
Русская Православная Церковь и освобождение Болгарии от османского ига
Протоиерей Владислав Цыпин
«И вот раздается голос об угнетении христиан, о мучениях за Церковь, за веру… Поднялись воззвания к пожертвованиям, затем начались добровольцы… Все это потрясло народ».
«Жить своей самобытной, независимой жизнью» «Жить своей самобытной, независимой жизнью»
Сергей Лабанов
«Жить своей самобытной, независимой жизнью» «Жить своей самобытной, независимой жизнью»
(К 190-летию со дня рождения Н.Я. Данилевского)
Сергей Лабанов
«Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное, ее интересы в большинстве случаев прямо противоположны нашим», – предупреждал, формулируя главный посыл своего труда «Россия и Европа», Н.Я. Данилевский. Это предупреждение не стоит нам забывать и сегодня.
Константин Леонтьев: философ, эстет, геополитик и монах Константин Леонтьев: философ, эстет, геополитик и монах
Сергей Лабанов
Духовный мир Леонтьева с самого раннего детства был обвеян религиозными переживаниями, – но они хотя и затрагивали глубину души, все же преимущественно были обращены к «внешним формам» церковной жизни, как он признавался сам в письме к В.В. Розанову. Еще мальчиком, Константин Николаевич полюбил богослужения, эстетически жил ими.
Комментарии
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBook ВКонтакте Яндекс Mail.Ru Google или введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×