Учат в школе

Ботанику я забыл, а спроси, зачем я помню, что Селевк Первый в триста шестом году до нашей эры победил какого-то Чандрагупту…

И.А. Гончаров. Обломов

Что вам легче вспомнить: самое полезное, что вы учили в школе, или самое бесполезное?

Норман Рокуэл. Русские школьники, 1967 г.

Из бесполезного мне сразу вспоминаются «Апрельские тезисы» и планы школьных сочинений (никогда не пользуюсь планом), а из полезного… хороший устный счет, грамотность и способность трудиться при отсутствии интереса к изучаемому предмету. Не так мало, но и не так много. Не стоило десять лет тратить, чтобы научиться грамотно писать и считать в уме. Остальные знания, полученные лично мной, составляют балласт – нельзя сказать, чтобы они были бесполезны, но и пользы они мне не принесли. Когда дети задают вопрос по истории, биологии, физике или географии, я только смущенно покашливаю. У меня ощущение, что я в школе не училась. Я не помню почти ничего. Даты и научные термины вызывают в голове какие-то смутные ассоциации – и не более того.

Почему такой чудовищно низкий КПД? Как и предсказывали мне родители, в университете мне было учиться значительно легче, и КПД усвоенных знаний на порядок выше. Университетскими знаниями я живу по сей день. «Красный» диплом университета достался куда легче, чем троечный, кровью и потом добытый аттестат. Наверно, дело в заинтересованности и более узкой специализации, а главное – в осмысленности обучения. Разница между дифтонгом и дифтонгоидом куда понятней моему гуманитарно заточенному мозгу, чем между пестиком и тычинкой и между параболой и гиперболой.

«Боже мой, Боже, какие несчастья и издевательства испытал я тогда. Мне, мальчику, предлагалось вести себя как следует: слушаться тех, кто убеждал меня искать в этом мире успеха и совершенствоваться в краснобайстве, которым выслуживают людской почет и обманчивое богатство. Меня и отдали в школу учиться грамоте. На беду свою я не понимал, какая в ней польза, но если был ленив к учению, то меня били; старшие одобряли этот обычай. Много людей, живших до нас, проложили эти скорбные пути, по которым нас заставляли проходить; умножены были труд и печаль для сыновей Адама» (Блаженный Августин. Исповедь).

Британские ученые недавно сделали открытие. Оказывается, вся система школьных поощрений и наказаний весьма неэффективна. Увеличение количества вручаемых грамот и золотых звездочек не повышает успеваемость, увы. Приятно принести родителям награду или показать очередной стикерс в тетради, но это никак не стимулирует мозг школьника. Стимулом, наградой для мозга является интерес. Конечно, мы всегда об этом знали. Но как-то недооценивали.

Стимулом, наградой для мозга является интерес

На курсах повышения квалификации теперь твердят о практическом применении знаний, об их немедленном использовании, об осмысленном обучении. «Embedding», одним словом. «Встроенная» грамотность, «встроенная» грамматика, «встроенная» арифметика. Не отдельно взятая, оторванная от жизни арифметика, а поданная на примерах из жизни. Не просто преподавание английского языка иммигрантам, а «встроенный» английский на курсах для парикмахера, или строителя, или бухгалтера. То же с «встроенной» арифметикой. И это работает. Не будет 18-летний парень, с грехом пополам окончивший школу, заморачиваться с абстрактными задачами. Он в школе благополучно от них отлынивал. А в ПТУ, обучаясь на слесаря или электрика, ему предлагаются задачи, непосредственно связанные с его ремеслом. От них зависит его сегодняшняя, а не завтрашняя-послезавтрашняя зарплата. И он их решает.

Я всегда подозревала о необходимости осмысленного обучения. Помню, прочитала в детстве рассказ времен Великой Отечественной войны о мальчике, которому надо было решить задачу об апельсинах, а он, голодающий малыш, и представить себе их не мог. Тогда учительница заменила апельсины на снаряды, чтобы разить врага, и он сразу посчитал.

Еще задолго до своей педагогической карьеры я придумывала и отрабатывала многочисленные обучающие приемы. Сначала на маленьком брате, позже на трех детях.

С братом задача была такова: достичь нормального качества чтения до начала школы. Сентябрь неумолимо приближался, давно были освоены буквы, а в слоги и в слова они никак не складывались. Только что сияющие энергией и умом хитрые Сашкины глазки подергивались пленкой при одном виде букваря. Лицо принимало тупое и сонное выражение. Никакие угрозы и заманчивые обещания действия не имели. Парень впадал в ступор.

Тогда-то и появились письма от дедушки Ого. Саша находил их на пеньке посреди дачного участка, и под крыльцом, и под подушкой.

Тогда-то и появились они, письма от дедушки Ого (или Угу, не помню за давностью лет). Саша находил их на пеньке посреди дачного участка, и под крыльцом, и под подушкой. С восторгом принес он мне первое письмо, написанное крупными печатными буквами: «Прочитай!» Э, нет, братец, я чужих писем не читаю. Сам читай. И письмо было прочитано, и написан корявый ответ, и опущен в импровизированный почтовый ящик. Письма получались и ответы писались до самого сентября, а там и первые книжечки пошли. Конечно, про динозавров. Недавно нашли такое письмо в кармане старого пальто, и Саша улыбнулся: «Я помню эти письма, как я любил их получать».

И еще вспоминаю о Сашином собеседовании перед началом школы, красочно описанном мамой. Одна учительница предложила его вниманию серию картинок из допотопного букваря, а другая наблюдала. На картинке мальчик просыпается, делает зарядку, надевает чулки (это явно из папиного послевоенного детства) и штанишки, завтракает и идет в детский сад. Какой простор для мысли. Саша не удостоил букварь взглядом, сосредоточенно ковыряя в носу и рассматривая пятно на потолке. Напрасно пыталась учительница вызвать Сашу на разговор. Он впал в кому. Все попытки проверить его знания и готовность к школе потерпели крах. Учительница развела руками, укоризненно посмотрев на маму, приведшую такого неподготовленного заторможенного мальчика. И уже на прощанье, ни на что особо не надеясь, она спросила Сашу о его интересах. И Саша, к изумлению присутствующих, прочел им лекцию о динозаврах, снабдив ее мудреными терминами, датами и латинскими названиями. Лекция была построена удивительно стройно и грамотно, имела вступление и завершение, и про риторические вопросы юный лектор не забыл. Что-что, а зажигать он умел всегда. Теперь учительницы впали в ступор и решительно не знали, как квалифицировать мальчика.

Школа как-то придавила Сашу, не простив ему своеобразия, наказывая за дело и без дела. Расцвел он после школы, самостоятельно нащупав свой путь и найдя применение своим талантам. Не было такой графы в дневнике как «умение общаться с людьми» или «искусство убеждать», а также «находчивость».

Помогая брату с домашними заданиями по английскому языку, я увидела, что задания день ото дня усложняются в какой-то геометрической прогрессии, а базовые знания остаются незакрепленными. В результате старшеклассники могли блеснуть замысловатыми словечками и пословицами, но были не способны ни выразить, ни понять элементарного. Прямо по поговорке «Без порток, а в шляпе». Кстати, когда в школу по обмену приехали американские школьники, Сашок был единственным человеком, способным вести разговор. Его хромающая грамматика совсем не помешала ему задавать интересные вопросы, а также понимать ответы.

Быстрее всех английским языком овладевают не те иммигранты, кто получал в школе «пятерки», а те, кто обладает хорошей коммуникабельностью и не стесняется своих ошибок.

Позже, преподавая английский в школе, университете и на курсах, я всегда возвращалась к азам, которые оказывались повсеместно шаткими у большинства школьников и студентов. То же могу сказать про многие другие предметы: набор каких-то отдельных фактов при полном отсутствии системы.

Зачем такие потемкинские деревни? Зачем зубрить сослагательное наклонение при хромающем настоящем времени?

Помните, как Мальвина проводила с Буратино диктант? Мальчик, не изучивший буквы, должен писать «А роза упала на лапу Азора».

Есть дети, которые хорошо учатся просто потому, что это от них требуется. Полно детей, не нуждающихся в дополнительных стимулах, прекрасно вписывающихся в систему, понимающих инструкции и отвечающих требованиям. Таков мой средний сын – он учится, потому что любит учиться, ему интересно абсолютно всё на свете, и каждый предметник считает, что именно его предмет является призванием мальчика. Что тут скажешь? Счастливая комбинация генов плюс природная организованность, ясное понятие о требованиях и обязательность.

А я хочу высказаться от лица не вписавшихся. Такие люди не выносят формализм, не понимают формат, отказываются сотрудничать, если не видят целесообразности обучения. Их способности не бывают оценены, и они уходят в «подполье». Для себя, ради собственного интереса они способны на многое, горы свернут и ночей не будут спать, пытаясь постигнуть интересное.

Например, старший сын всегда любил и чувствовал музыку, играет на пианино, слушает классику. В школе по музыке выше «тройки» никогда не получал, потому что «школьная музыка ничего общего с настоящей музыкой не имеет». Учительница подозревает о неординарных способностях, но не будет же она давать ему индивидуальные задания в ущерб учебному процессу. Сказано: написать очерк о творчестве Боба Марли – пусть пишет и не выпендривается. А Шостаковича мы в школе не проходим.

Я робко поинтересовалась у сына, не может ли он, просто ради оценки, написать злополучный очерк хотя бы на «четыре» и вообще соответствовать школьным требованиям, но ответ был отрицательным. Я на него не сержусь. Он – в маму.

С одной стороны, я давно разочарована в массовом обучении. Как можно одновременно обучать тридцать очень разных человек? С другой стороны, я никогда не уйду в диссиденты и не переведу детей на домашнее обучение, потому что школа дает навыки общения и худо-бедно готовит к жизни. Я насмотрелась на детей, обучаемых дома, и меня не оставляет ощущение ущербности и искусственности этого выбора (я не говорю о детях, для которых домашнее обучение является вынужденным).

Потом, всегда есть надежда, что среди десятков учителей найдется хотя бы один, который сыграет добрую роль в жизни детей, заразит живым интересом к своему предмету и, возможно, предопределит выбор профессии.

Быстро решали положенные задачи, а остаток урока играли в шахматы. Это было не в ущерб обучению.

Покойный дедушка мужа, лауреат Сталинской премии, всегда вспоминал школьного учителя математики с благодарностью: «Мы быстро решали положенные задачи, а остаток урока играли в шахматы». Это было не в ущерб обучению. Учитель так организовал учебный процесс, что всё предписанное программой решалось с энтузиазмом и легко. Мои дети прощают учителям тяжелый характер, вспыльчивость, эксцентричность и даже порой несправедливость. Не прощают одного – равнодушия. Да равнодушное отношение и есть самая большая несправедливость.

Как могут родители помочь детям, сгладить негативные стороны массового обучения? Создавать обучающую среду дома с раннего возраста, поощрять детский интерес к окружающему миру, читать, рисовать вместе, играть (многие дети не умеют играть, а это отразится на обучении). А главное – почаще выключать телевизор и компьютер.

В кружки раннего развития я не верю. Я думаю, в раннем возрасте внимание мамы или бабушки (при выключенном телевизоре) гарантирует успешное развитие, прочее – от моды или тщеславия. Когда росли мои старшие, мы ни одной коробки из-под геркулеса не выкинули – всё шло в дело, и из коробок и скотча мальчишки строили крепости и корабли, проявляя недюжинную смекалку. Я также считаю, что у детей обязательно должно быть свободное время: нагрузив ребенка занятиями и знаниями, надо дать ему время переварить их в тишине, наедине с самим собой. Все эти «мамы-тигры» и «папы-орлы», безусловно, добиваются больших результатов и гарантируют успешную карьеру своим детям, но чего-то важного они их лишают. Дисциплина здесь совсем замещает творчество. А без творческого начала нет ни ученого, ни художника, хотя спортсмена вырастить можно.

Еще важно поддерживать своих детей, быть на их стороне. Если ребенок чувствует понимание со стороны родителей, ему будет легче справиться со школьными трудностями.

В свое время меня очень поддерживал отец. Получив очередную «тройку» по математике или физике – без пяти минут «четверку», я очень расстраивалась: учишь-учишь, трудишься-трудишься, а опять «четверка» сорвалась. Папа меня утешал: «Главное, что ты трудишься на “пять”, а что получишь – не столь важно. Труд не пропадает». И такое отношение давало мне силы идти дальше.