Заговор молчания

Я слышала свидетельства многих женщин, которые по прошествии времени понимают, какую непоправимую ошибку совершили в жизни, не дав родиться малышу. Кому-то назначают епитимьи, а кто-то сам себе назначает наказания. Велика потребность замолить грех, получить прощение, и суеверий на этой почве множество. Кто-то оплачивает крестильные наборы чужих детей, кто-то «крестит» не рожденных когда-то детей заочно, кто-то налагает на себя суровый пост с поклонами. Тех детей уже не вернуть. Но вот заступиться за внуков и племянников, которым угрожает сейчас опасность, — это возможно. И если не в наших силах порой отговорить невестку, дочь или сестру от страшного решения, то сказать доброе слово в поддержку новой жизни несложно. И молиться за них по силам.

Мой дядя умер в 47 лет. У него не было никакой опасной болезни, с ним не произошло никакого несчастного случая. Жил человек — и вдруг умер. Это было шоком для всех нас. А мне иногда кажется, что если бы две женщины — его жена и его мать — не приняли бы в свое время непоправимое решение, он сейчас был бы с нами. И не только он, но и его младшая сестра и сын, которым не суждено было родиться.

Бабушка много раз рассказывала об этом:

«Я с детства говорила: абортов не буду делать никогда. Но в 42 года забеременела пятым ребенком. Уж как я плакала! Муж больной, старшая дочь взрослая, сыну младшему пять лет, а тут дело такое. Пошла в церкву, ревмя реву. А одна женщина другую спрашивает: “Чего это она так убивается?” — “Да чего, аборт делать не хочет”. — “Ну, нашла из-за чего убиваться: все делают”.

Золовки, подруги — все в церкву ходят, посты соблюдают. Хоть бы кто слово сказал: “Оставь! Одумайся!”

А у меня мама верующая, свекровь верующая. Золовки, подруги — все в церкву ходят, посты соблюдают. Хоть бы кто слово сказал: “Оставь! Одумайся!” Никто — ни гу-гу. Муж молчал: знал, что мне поднимать. Ну, и помалкивал. Как хочешь, мол.

Пошла я на аборт. Реву, врач говорит: “Что, больно тебе, миленькая?” Говорю: “Какое там ‘больно’! Я ведь дитя свое убиваю”. А она так посмотрела и говорит: “Страшно-то как! С нас-то тогда спрос какой будет!”

Девочка у меня была бы. Точно знаю, что девочка: во сне видела.

Мне дед-то потом говорил: думал, никогда больше не будешь улыбаться. А потом инфаркт у меня случился: сердце не выдержало».

Моему дяде, бабушкиному младшему сыну, было на тот момент пять лет. Он был мальчиком нежной души. Подбирал на улице котят и щенят, был очень ласков к старшим сестрам. Увидев однажды кошку в родах, подстелил ей новое пальто. Если бы у него родилась тогда сестренка! Если бы!

Старшие сестры считались умницами, а он неважно учился. По жизни не хватало ему твердой воли. В школе его любили за добрый характер и ругали за тройки и двойки. Жена, которую он очень любил, ушла от него на заре семейной жизни. Потом он женился снова, и родилась у него дочка-красавица. Душа его таяла от любви к ней, а дочка приговаривала: «Я только папу люблю — и больше никого». Он был добрый, непрактичный, стал выпивать. Когда жена забеременела второй раз, ее мать сказала ей: «Делай аборт, куда тебе рожать!» Она поплакала: любила все живое, и так же, как муж, подбирала котят на улице. Но мать — авторитет: ей виднее. (Вскоре мать лечили от клинической депрессии.) И в нашей семье тихо прозвучало-прошелестело слово «аборт». Никто и не пытался отговорить.

Опять — заговор молчания.

Дядя с женой тихо разошлись. Он приезжал летом в гости и читал моему сынку сказки таким нежным, проникновенным голосом, что нам, невольно подслушавшим, хотелось плакать. А бабушка вздыхала: «А мог бы своему читать...» Через несколько лет он умер.

А я долго думала: совсем по-другому могла сложиться его жизнь, если бы у него была младшая сестренка. Ему всегда мешало то, что он по жизни младший. А еще, если бы у него был второй ребенок. Может быть, сын. И он не разошелся бы с женой. И не умер бы неожиданно, без предварительной болезни и несчастного случая. А жил бы сейчас, воспитывал сына, и мы встречались бы большой семьей в деревне, и у меня была бы еще одна тетя и двоюродный брат, ровесник моего сына, и они бы, наверно, дружили...

Если бы.