Глупость или измена?

"Павел
Павел Милюков (1859 — 1943)
Кто виноват в русской революции 1917 года? Кто и когда ее начал? Вопрос этот, на первый взгляд, кажущийся абсурдным, имеет много вариантов ответа. Большевики, присвоившие себе и Ленину все плоды этой революции, ныне неизбежно пожинают и запоздалые проклятия потомков. Но как бы ни была велика вина коммунистов, у истоков разрушения Великой России стоят совсем другие люди. Либеральные, благонамеренные, в меру оппозиционные, и в меру лояльные власти, они, в общем, «хотели, как лучше». Но в итоге у них получилось гораздо хуже, чем «как всегда».

1 (14) ноября 1916 года депутат Павел Николаевич Милюков произнес в Государственной Думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?». К тому времени Россия уже более двух лет вела тяжелейшую в своей истории мировую войну. Скандальное выступление в Думе до предела подогрело и без того взвинченное тяжелым положением на фронте общественное мнение и, по существу, стало сигналом для начала активной подготовки революции, разразившейся уже через три месяца. Поначалу ставший в новом «Временном правительстве» министром иностранных дел, Милюков уже через два месяца потерял и свой пост, и всякое влияние на политическую ситуацию в России. До самого недавнего времени историки полагали, что Милюков пал жертвой собственной недальновидности и наивности. Однако архивные документы говорят о другом.

Автор обоих нижеприведенных документов — один и тот же человек. Лидер российских демократов начала ХХ века, создатель и вождь кадетской партии, депутат III и IV Государственных Дум, ведущий публицист и редактор кадетской газеты «Речь», Милюков сам не считал себя бунтовщиком и революционером. Между прочим, никто так никогда и не представил доказательств к тем обвинениям, которые он так «смело» кинул в лицо последнему российскому императору, его семье и его правительству. Второй документ, частное письмо Милюкова, полностью подтверждает — таких доказательств и не могло быть. Публичная клевета была сознательно использована им и его сообщниками с единственной целью «свалить» православного царя, пока он не выиграл войну.

Николай II заплатил за милюковскую клевету жизнью своей семьи, Россия несколько десятилетий подряд расплачивалась за его карьерные амбиции миллионами жертв. Однако Милюков, умерший в Париже в 1943 году, до самой смерти так и не признал ни своего предательства, ни своей вины перед Родиной.

Как же сейчас можно охарактеризовать итоги подобной «общественной работы»? Пожалуй, к ним применимо лишь название его знаменитой речи — «Глупость или измена?». Сутью деятельности Павла Милюкова, вероятно, было и то, и другое. Изменив России, Милюков даже не сумел толком воспользоваться плодами своего предательства. Его и его умеренно-либеральных друзей-заговорщиков в мае 1917-го оттеснили в тень более хитрые и ловкие конкуренты из фракции «трудовиков» и партии «эсеров», а потом…

Редакция надеется, что приведенные документы помогут читателям-педагогам не только лишний раз рассказать школьникам о малоизвестных перипетиях политической борьбы в России начала прошлого века, но наглядно доказать им: публично проклинать и тайно предавать свою страну, рассчитывая при этом на успех, не только подло, но и глупо.

 
Речь П. Н. Милюкова на заседании Государственной Думы
Отрывок из стенограммы заседания 1 ноября 1916 года

…Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 года Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.

Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал «что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил». Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником. (Голос слева: «Он и есть!») И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.

И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший  несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли  весной прошлого года. Правительству понадобились героические  средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.

Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе (голоса: «Верно!»)… ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: «Верно! Правильно!»), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден (голоса слева: «Позор!»). Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом (голоса слева: «Верно!», голоса справа: «Протопопов»). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь? (голоса слева: «Конечно нет»).

Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (Родичев с места: «К сожалению, это так»). И вы, господа, имеете теперь последствия. Еще 13 июня 1916 года с этой кафедры я предупреждал, что «ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды», что «из края в край земли Русской расползаются темные слухи о предательстве и измене». Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, — привожу опять мои слова, — что «слухи эти забираются высоко и никого не щадят». Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание. В результате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующие указания: мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел.

Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? (Аплодисменты слева, голоса: «Верно!»). У меня в руках номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 октября 1916 года и в нем статья под заглавием: «Мануйлов, Распутин. Штюрмер». Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.

Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова (аплодисменты слева, голоса «Верно!». Родичев с места: «К несчастью, это правда»). Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен? Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов — это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная «Маска» «Нового времени», сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений. Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 рублей, на подкуп «Нового времени». Я очень рад сказать, что сотрудник «Нового Времени» вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно (голоса слева: «Верно», продолжительный шум).

Председательствующий: Покорнейше прошу прекратить шум.

П. Н. Милюков: Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован за то, что взял взятку.  А  почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. (Шум. Родичев с места: «Это все знают». Голоса: «Дайте слушать, тише!»)

Председательствующий: Прошу господ членов Думы соблюдать спокойствие.

П. Н. Милюков: Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье называются еще два имени — князя Андронникова и митрополита Питирима, как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным (шум). Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то, что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова, как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.

Особенно интересна была передовая статья в «Нейе Фрейе Пресс» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: «Как бы не обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех). Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, — господа, заметьте, — что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску».

Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых (Замысловский с места: «И всякий раз это оказывается ложью!»), доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции (Замысловский с места: «Подписи, подписи!»). Это — старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.

Замысловский (с места): Подписи! Пускай скажет подписи!

Председательствующий: Член Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

П. Н. Милюков: Я цитирую московские газеты.

Замысловский (с места): Клеветник! Скажите подписи. Не клевещите!

Председательствующий: Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

Замысловский: Подписи, клеветник!

Председательствующий: Член Государственной Думы Замысловский. призываю вас к порядку.

Вишневский (с места): Мы требуем подписи. Пусть не клевещет.

Председательствующий: Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку.

П. Н. Милюков: Я сказал свой источник — это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые за границею определили мнение печати о назначении Штюрмера.

Замысловский (с места): Клеветник, вот ты кто!

Марков 2-й (с места): Он только сообщил заведомую неправду. (Голоса слева: «Допустимы ли эти выражения с места, господин председательствующий?»)

Председательствующий: Я повторяю, что призываю вас к порядку.

П. Н. Милюков: Я не чувствителен к выражениям господина Замысловского. (Голоса слева: «Браво, браво!») Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. «Левые партии», утверждает записка, «хотят продолжать войну, чтобы в промежуток организоваться и подготовить революцию».

Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета (голоса: «Правильно!»), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера — от министерства внутренних дел и департамента полиции.

Конечно, Швейцария есть место, где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что здесь особенно должна быть развита система «особых поручений», но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: «Скажите пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?» Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкэнэн. Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым, Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность (аплодисменты).

Господа, я может быть не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова (возгласы слева: «Ага!»). Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер быть может найдет следы его в своих архивах. (Родичев с места: «Он уничтожит их!»).

Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении, как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А. Д. Протопопова — его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков (смех, голоса слева: «Хорош ценз для министра»). По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То, что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие (Марков 2-й с места: «Вы делали то же самое в Италии»). Но все же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А. Д. Протопопов на пути к министерскому креслу (голоса справа: «Какая прихожая?»). Я вам называл этих людей — Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам «Нейе Фрейе Прессе», было назначение Штюрмера: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы». 

Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? (Возгласы: «Нет, нет!»)

Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернется. (Аплодисменты слева. Шум. Возгласы слева: «Браво!») Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». (Смех.) Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?

Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, — как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: «Одно и то же!») Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 года и кончая июлем 1916 года, причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, — то это: глупость или измена? (Голоса слева: «Измена!») Выбирайте любое. Последствия те же.

Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, — значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию — что это, глупость или измена? (Голос слева: «Измена!» Аджемов: «Это глупость!» Смех.) Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек — потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, — так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, — что это делается, сознательно или бессознательно?

Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум) и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это… (Марков 2-й: «А ваша речь — глупость или измена?») Моя речь — есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. (Замысловский: «Вот это верно!») Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.

Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. (Голоса слева: «Браво!» Аплодисменты.)

Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства. (Голоса слева: «Правильно!»)

Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. (Голоса слева: «Верно!») Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.

Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти. (Шумные аплодисменты.)

Печатается по книге: Резанов А. С. Штурмовой сигнал П. Н. Милюкова. Париж, 1924.
 
 
Из письма лидера кадетской партии,
бывшего министра первого Временного правительства П. Н. Милюкова
бывшему члену Совета монархических съездов И. В. Ревенко
Конец декабря 1917 — начало января 1918 года

В ответ на поставленный Вами вопрос, как я смотрю теперь на совершенный нами переворот, чего я жду от будущего и как оцениваю роль и влияние существующих партий и организаций, пишу Вам это письмо, признаюсь, с тяжелым сердцем. Того, что случилось, мы не хотели. Вы знаете, что цель наша ограничивалась достижением республики или же монархии с императором, имеющим лишь номинальную власть; преобладающего в стране влияния интеллигенции и равные права евреев.

Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета министров, что временную разруху в армии и стране мы остановим быстро и если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя некоторой отсрочкой этой победы.

Надо признаться, что некоторые даже из нашей партии указывали нам на возможность того, что и произошло потом. Да мы и сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в армии.

Что же делать: ошиблись в 1905 году в одну сторону – теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили сил крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов.

Результаты Вы видите сами.

Само собою разумеется, что вожаки Совета рабочих депутатов ведут нас к поражению и финансовому экономическому краху вполне сознательно. Возмутительная постановка вопроса о мире без аннексий и контрибуций помимо полной своей бессмысленности уже теперь в корне испортила отношения наши с союзниками и подорвала наш кредит. Конечно, это не было сюрпризом для изобретателей.

Не буду излагать Вам, зачем все это было им нужно, кратко скажу, что здесь играла роль частью сознательная измена, частью желание половить рыбу в мутной воде, частью страсть к популярности. Но, конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность за совершившееся лежит на нас, то есть на блоке партий Государственной Думы.

Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования.

Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть в настоящее время мое внутреннее состояние. История проклянет вождей наших, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.

Что же делать теперь, спрашиваете Вы…

Не знаю. То есть внутри мы оба знаем, что спасение России в возвращении к монархии, знаем что все события последних двух месяцев ясно доказали, что народ не способен был воспринять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие агитирующие за республику делают это из страха.

Все это ясно, но признать этого мы просто не можем.

Признание есть крах всего дела нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями. Признать не можем, противодействовать не можем, не можем и соединиться с теми правыми, подчиниться тем правым, с которыми так долго и с таким успехом боролись.

Вот все, что могу сейчас казать.

Конечно, письмо это строго конфиденциально. Можете показать его лишь членам известного Вам кружка.

Архив ФСК. Санкт-Петербург
Печатается по книге: Коняев Н. М. Гибель красных моисеев.
М.: Вече, 2004.
 
Материалы подготовил

Артемий Ермаков

кандидат исторических наук

7 ноября 2006 г.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×