Воспоминания о старце архимандрите Павле (Груздеве)

10 лет назад 13 января 1996 г. отошёл ко Господу удивительный старец — архимандрит Павел (Груздев). С 5 лет он жил в монастыре, юношей был арестован и более 10 лет провёл в сталинских лагерях. За свою жизнь он пережил много страданий и боли, в конце её совершенно ослеп, но при этом сохранил и даже приумножил заповеданную Господом любовь к людям и удивительную детскую простоту. Всем посещавшим его он дарил тепло, отеческую ласку и утешение, многих наставлял советом и гораздо больше — самой жизнью. А молитвой своей творил чудеса. Мы предлагаем Вашему вниманию воспоминания протоиерея Сергия Цветкова, знавшего Батюшку последние 15 лет его жизни.

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев). Одна из последних фотографий.
Познакомился я с отцом Павлом в 1982 году[1]. Это было начало моего служения в Сонковском районе Тверской области. Будучи молодым, начинающим священником, я служил старательно, и поэтому меня удивило, когда я узнал, что некоторые сонковские верующие ездят на службу в соседнюю Ярославскую область к неизвестному мне еще тогда архимандриту Павлу. Эти люди рассказали мне о том, что он благодатный старец. Тогда решил съездить к нему и я. Повезла меня раба Божия Параскева, его духовная дочь: она знала как лучше проехать.

Батюшку дома мы не застали, он лежал в Борковской больнице. Там и произошла наша первая встреча (кстати сказать, и последняя встреча тоже была в больнице, только в г. Тутаеве). Отец Павел произвел на меня тогда огромное впечатление: он говорил со мной с такой любовью, что, казалось, мы с ним всю жизнь были знакомы. Тогда же, в больнице, я получил разрешение старца приезжать к нему.

Наверное, мои приезды совпадали с дневным отдыхом отца Павла, поэтому Марья в первые мои посещения всегда меня ругала. Я от этого смирялся и пребывал в доме батюшки со страхом. Когда она стала относиться ко мне лучше, я даже жалел, что нет того прекрасного душевного состояния. Когда умер мой духовный отец, я попросил стать им отца Павла. Он согласился. Но вести духовное аскетическое руководство не соглашался, хотя я не раз просил его об этом. Может быть, он отказывался по смирению, а может быть, считал это возможным только в монастыре.

Думаю, что отец Павел победил беса уныния. Когда вследствие поднятия уровня почвенных вод, в его храме, в Никульском, произошла усадка фундамента, то в результате рухнул один из куполов и сокрушил алтарь. Даже в этом случае он не показал вида, что страдает. И когда он лежал слепой, с трубкой в боку, до последнего вздоха продолжал шутить и не терял своей веселости. Мне хотелось бы сказать и об отсутствии уныния вокруг отца Павла, о том, как он исцелял людей одним своим присутствием. Я сам не раз испытал это на себе.

Впрочем, исцелял он не только от уныния. Помню, мама моя после соборования упала с крылечка и сломала себе какую-то кость в плече. Перелом был очень болезненный, причем боль не отступала ни на минуту. И врачи толком помочь не могли. И мы с мамой поехали к отцу Павлу. А он постучал по ее плечу кулаком — и все… И боль прошла. Я не скажу, что сразу кость срослась или еще что-то. Нет, заживление шло своим чередом. Но боль отступила, ушла, — а для нее тогда именно боль была самой большой тяжестью. И таких случаев было немало.

Валентина М. рассказала мне, как отец Павел исцелил ее и дочку. У Валентины был нарыв на пальце. В больнице хирург прооперировал палец и задел нерв, в результате ладонь перестала сгибаться. Хоть плачь! Ведь работа в колхозе, и дома за скотиной ходить надо. Поехала с этой бедой в Верхне-Никульское к батюшке. Он взял ее за руку и долго держал в своей руке. Потом Валентина взяла благословение и поехала домой. В этот же день рука стала здоровой. А у ее дочери Веры после гриппа случилось осложнение на глаза: образовалась пленка, и она перестала видеть. Они вдвоем поехали к старцу. Там в храме отстояли Литургию и заказали молебен Божией Матери в честь Ее Казанской иконы. После молебна батюшка позвал их к себе в дом и накормил. По словам Валентины, как только они после обеда вышли от отца Павла на улицу, дочка радостно воскликнула: «Мама, я вижу!»

У батюшки был дар исцелять любые кожные болезни. Иногда он при мне делал лечебную мазь. Надевал епитрахиль и смешивал компоненты. Я наблюдал. Раз он мне сказал: «Вот ты знаешь состав, но у тебя ничего не получится, слово нужно знать». По свидетельству врачей из Борка отец Павел вылечивал своей мазью любые кожные заболевания, даже те, от которых врачи отказывались. Еще старец говорил, что этот дар один человек получил от Божией Матери и передал ему. Хотя я думаю, что, возможно, он и был тем человеком. Любовь отца Павла к Царице Небесной была безгранична.

Каждый Великий Четверг батюшка заготавливал «четверговую соль»[2]. Он и мне рассказал, как это делать. Я спросил его, для чего она нужна. Он ответил: «Раздаю людям, даю и для животных». И рассказал, что у соседей издыхала овца. Пришли к нему. «А я положил три поклона у Царицы Небесной и дал им четверговой соли. Они растворили ее в воде, напоили овцу, и она поправилась».

Все мы, кто общался с батюшкой, знаем, что Господь наделил его даром прозорливости. Хотя, как человек смиренный, он этот дар тщательно скрывал ото всех. В связи с этим вспоминаются такие случаи.

Мы сидели со старцем одни в комнате — он что-то делал, а я размышлял. Я думал: «Почему после общения с отцом Павлом, за столом или в церкви, убитые горем люди и отчаявшиеся грешники становились веселыми и жизнерадостными и возвращались домой, как на крыльях?» В этот момент батюшка обернулся ко мне и сказал вслух: «А я их исцеляю» и опять продолжил работу. Тогда я не сразу понял эти слова. Но когда умерла моя мама, ничто не могло успокоить меня, и только общение со старцем полностью исцелило боль. Теперь я понимаю, что Господь дал ему дар исцелять души людей через обычные беседы.

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев). У алтаря.
Весной 1988 года, когда мама была еще жива, мы поехали с ней в Верхне-Никульское к батюшке Павлу. У него были пластинки и, когда мы приезжали, он иногда ставил церковные хоры или детские сказки. В этот приезд старец поставил нам сказку «Черная курица». При прослушивании, когда подземный министр прощался с Алешей, говоря: «Прощай, навеки прощай!», у меня прошел холодок по спине. Когда мы возвращались домой, я сказал об этом маме. Она мне ответила: «Так батюшка сообщил мне о моей смерти». Я, конечно, стал успокаивать маму, говорить, что это не так, но где-то через месяц она умерла. Ей было 62 года.

Как-то я остановился в Верхне-Никульском на ночлег у Куликовой А. (ныне уже усопшей). Она мне рассказывала, что батюшка называл ее по имени и отчеству: «А я и подумала, грешная, звал бы меня попросту». На второй день батюшка, увидав ее, еще издалека поднял руку и закричал: «Здорово, Куличиха!»

Однажды батюшка мне говорит: «Забери монастырские иконы у Мани-Вани (это моя прихожанка, у которой эти иконы хранились после разорения Шелтометского монастыря) , свези их в Толгу и Спасо-Яковлевский монастырь». Я выполнил послушание старца. После этого в доме этой старушки трижды были воры. Отец Павел вовремя спас иконы.

К слову сказать, заговорили мы как-то с батюшкой о мироточении икон. Он показал мне на Толгскую икону Божией Матери, что стояла у него в большой комнате на божнице и сказал, что от нее здесь текло миро.

Однажды я был у батюшки, и почему-то он трижды за время моего пребывания у него рассказывал одну и ту же историю. К нему пришли мужчины и предложили отремонтировать храм, а он отказал. «Плуты» — добавлял он. Я удивился, зачем он мне это три раза повторил. Оказалось, очень кстати. Дома меня уже ожидала бригада, назвавшаяся реставраторами. Они предложили мне сделать ремонт храма. Вспоминая предупреждение батюшки, я предложил им сначала отремонтировать забор (300 метров). Пока они занимались забором, я узнал, что их выгнали из соседнего колхоза, где

они выдавали себя за плотников. Когда они закончили работу, я уплатил им, как договаривались, и мы вежливо распрощались.

Кстати, наш приход благодарен батюшке за то, что он прислал нам замечательного мастера-кровельщика — Вадима из Рыбинска (ныне уже усопший). Он был прекрасный специалист. Мы звали его человек-бригада, потому что всю работу он выполнял один. По молитвам старца на большой высоте Вадим довольно быстро покрыл оцинкованным железом пять больших куполов на нашей Крестовоздвиженской церкви. Притом работал он в разгар зимы и пользовался только лестницами и веревками. Взял за работу немного. Уже после старца он восстановил и сделал заново на другом нашем храме шесть куполов и шесть крестов над ними. Этот мужественный, немного грубоватый человек с тяжелой судьбой очень любил отца Павла. Но нас удивляло то, что он считал себя как бы обязанным завершить эти работы. Этот случай убеждает нас, что наш духовный отец и на том свете продолжает заботиться о нас.

А вот история, как отец Павел меня смирял. И тоже связанная с его даром прозорливости.

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев) со своей "Академией". Рядом с ним стоят оо. Александр Салтыков, Аркадий Шатов, Димитрий Смирнов, Владимир Воробьёв и другие.
Однажды на престольный праздник иконы Божией Матери «Достойно есть» к батюшке приехало очень много духовенства. Перед всенощной отец Павел привел меня в алтарь, показал на стопку облачений и сказал: «Ты будешь ризничий, всем раздашь облачения. А вот эту ризу наденешь сам». Сказав это, он убежал. Это была самая красивая риза. Я тут же с удовольствием ее надел и залюбовался собой. Вдруг отец Павел опять появился в алтаре и строго сказал: «Снимай ризу, ее наденет отец Аркадий». Меня словно холодным дождем окатило. Я разоблачился и надел самое простое облачение. Всю всенощную я ощущал сладость смиренного состояния души, это невозможно передать словами, мне казалось, что служба шла на Небесах. Так, исподволь, батюшка давал почувствовать, что есть духовный мир, его удивительную красоту.

Он смирять умел очень интересно. Ты стоишь рядом с Ним — и вдруг он заругается на кого-нибудь. Не на тебя. Только ты почему-то ощущаешь, что это именно для тебя говорится.

Однажды, читая «Лествицу» преподобного Иоанна, я подумал, что мог бы иметь совершенное послушание у старших в монастыре. В этот же день я поехал к батюшке. Он, как всегда, встретил меня радушно и усадил за стол. На первое блюдо отец Павел предложил мне какой-то невкусный концентрат, на поверхности которого плавали кусочки сала. Я, понуждая себя, с трудом доедал свою порцию. Вдруг батюшка вскочил, схватил кастрюльку с концентратом и, улыбаясь, вылил все оставшееся в ней мне в тарелку, говоря: «Ешь, ешь за послушание». В голове мелькнуло: «Меня сейчас стошнит, а я ведь причащался». Поэтому я тут же своими устами поспешно сказал: «Нет, батюшка, такого послушания я выполнить не могу». Вот так легко батюшка показал мне мои возможности и обнаружил свою прозорливость.

А один мой знакомый приехал к отцу Павлу просить благословения на Иисусову молитву. Ехал долго, добирался издалека. Думал: «Возьму у батюшки благословение на четки, буду подвиг Иисусовой молитвы нести». И вот добрался. Но еще не успел тот подвижник и рта раскрыть, как батюшка ему: «Садися, садися, родной! Вот машина как раз, довезет тебя до поезда!» Это значит, в обратный путь! «Батюшка, мне бы молитву Иисусову, благословите!» — «Садись, садись, а то сейчас уедут!» И молитвенник наш уже смирился, идет к машине, садится, но все же успевает спросить: «Батюшка, а молитва-то?» А батюшка ему так строго: «Не пойдет!»

И действительно, он мне потом рассказывал, что с подвигом Иисусовой молитвы ничего не получилось. Но позднее он понял, что для умного делания нужно соответствующий образ жизни вести. А отец Павел это увидел сразу.

Да, отец Павел мог обличить, мог поругать, но он мог и так приласкать человека, как родная мать приласкать не сможет. Или так дураком назовет, что хочется, чтобы тебя еще раз дураком назвали. Потому что все в нем было растворено любовью.

В своих проповедях отец Павел всегда затрагивал тему деятельной любви к людям: накормить, напоить голодных, чему сам был примером. А также почти все проповеди повторял: «Русь святая, храни веру православную». Сам умел вкусно готовить и постоянно приносил в сторожку поесть всем оставшимся ночевать после всенощной. Я наблюдал, как он готовил. Можно было подумать, что он священнодействовал — так это было ловко и опрятно.

А однажды было, что я задумался о его гостеприимстве. Конечно, приятно, что меня, недостойного, великий старец так привечает — как приедешь, тут же он и Марья хлопочут накрыть стол. Думаю, могли бы и подождать кормить, сначала бы духовно напитаться, общаясь со старцем.

И вот приезжаю в очередной раз. Но подъезжая (и уже проголодавшись), все равно предвкушаю, как он меня угощать будет. Вхожу, здороваюсь, сажусь. Начинаем с ним разговаривать. Но чай пока не несут. Вот и хорошо, думаю. Не за едой приехал, а духовной пищей насладиться.

Наконец, Мария, верная помощница, голос с кухни подает: «Батюшка! Рыбу-то разогреть?» — «Да подожди, Мария!» — отвечает он. И опять течет беседа, продолжается разговор… Опять Мария с кухни: «Может, хоть чаек поставить, отец Павел?» — «Подожди, Мария, подожди!» И опять мы беседуем.

Вдруг он встает и приглашает меня в церковь. Идем в храм, прикладываемся к образам. Потом он начинает мне, как водится, особо чтимые иконы показывать, рассказывать о чудесных случаях. А я уже, между прочим, проголодался. Возвращаемся к нему в сторожку, опять садимся за стол разговаривать на духовные темы. Опять Мария голос подает, и опять он ее обрывает. А я уже сильно кушать хочу!

Наконец батюшка, улыбаясь, достал кусочек четверговой соли, раскатал его скалкой, принес кусок хлеба (он такой хлеб называл «папушник») и кружку кваса. Все это он делал как-то красиво и значительно, с любовью. Все так же улыбаясь, он макнул кусок хлеба в соль, аппетитно откусил и запил квасом. Затем быстро придвинул это мне. Я вкусил, и мне показалось, что я отродясь не ел ничего более вкусного. И понимаю, что я как тот царь из «Отечника», который пришел к пустыннику и вкусил его самой простой пищи.

И вдруг вспоминаю, что ведь я же сам хотел получить от нашей встречи духовного, — и вот получил по своему желанию. Но кто же батюшке-то об этом сказал? Сказало его духовное чутье. Да, Господь открывал ему человеческие души, чтобы он исцелял их и вразумлял. И очень часто батюшка действовал как бы навстречу нашим чувствам, желаниям.

Отец Павел был удивительным, замечательным человеком. И все же мне не хотелось бы его идеализировать. И не потому, что, как говорят, нет пророка без порока (как раз в батюшке я не замечал никаких пороков!), а потому, что старческая высота запросто сочеталась в нем с обычными человеческими качествами.

Он был замечательным рассказчиком, мог часами занимать нас удивительными историями о своей яркой и необычной жизни.

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев). Страничка дневника.
У него был особый дар совета. Все советы, которые он давал, были не то что полезны, а — спасительны. Очень глубоко он судил о жизненных случаях, ситуациях, которые происходили с его чадами. Его талантливость проявлялась даже в почерке: у него был ровный, абсолютно каллиграфический почерк, какого в наше время уже не встретишь.

Конечно, его таланты, в частности, дар совета, имели духовную основу. За этой глубиной понимания стоял огромный опыт, молитвенный труд, знание духовной жизни. Сколько раз, когда я спрашивал его о каком-нибудь человеке (которого он, кстати, в глаза никогда не видел!), он так метко и верно его оценивал, что я поражался.

Как-то мы приехали с батюшкой в Толгу. Я вел его под руку, он почти ничего не видел. Многие подходили к нему за благословением и советом. Подошла одна девушка и попросила благословения в монастырь. Отец Павел сказал: «Не годишься». Она удивилась. Затем, обогнув несколько зданий, забежала вперед и опять спросила благословения в монастырь, но другими словами (может быть, зная, что он плохо видит). Старец спросил, откуда она приехала. Девушка ответила. «Вот туда и поезжай» — был ответ. Я также спрашивал отца Павла об одном человеке, желавшем рукоположения. И хотя он его никогда не видел, сказал мне сразу: «Не годится». Прошло больше года, и меня опять попросили узнать об этом мужчине. Старец ответил: «Если его посвятят, то его ждет участь Иуды».

Жизнь его вся — удивительный творческий труд. Он был своего рода художником. Если можно так сказать — художником духовной жизни. Он любил сам создавать какие-то живые ситуации, которые всех радовали и веселили, утешали и вразумляли.

Опишу один случай из этого ряда. Ехали мы из Москвы на поезде втроем: батюшка, Толя Суслов и я. И вот батюшка говорит: «А ведь в Сонкове Нинка нам к поезду пирогов принесет. Ох, хорошо она печет пироги!»

А проводницей у нас была пожилая женщина, которую отец Павел сразу стал называть девчонкой. Так к ней и обращался: «Галек, девчонка! Принеси чайку!» Она как услышала это в первый раз — так сразу и расцвела. И даже вроде как помолодела. И так она батюшку полюбила, что сама спрашивала, чего он еще пожелает.

Но вот и Сонково, остановка. Сидим, ждем обещанных батюшкой пирогов. Что-то не несут… Минута проходит, другая, вот уже остановка подходит к концу. Не несут! Тронулся поезд, поехали…

И тут с победным видом является «Галек-девчонка» и гордо объявляет: «Вы знаете, как к Вам рвались! Но я строго-настрого сказала, что старца беспокоить нечего!» Стоит и похвалы ждет за свою преданность. Батюшка, конечно же, ее хвалит: «Молодец, девчонка, молодец!» Она еще больше расцветает от этих похвал.

Ушла она, он пошутил что-то добродушно на ее счет, но при этом нисколько не огорчился. А позже уже Нина нам рассказывала: «Христом Богом умоляла ее пропустить меня, чтобы батюшку пирогами угостить. Но она — ни в какую: нечего, мол, старца беспокоить! Прошу ее, чтобы хоть сама передала — ни за что: пусть старец отдыхает!»

А вот еще одна история про «пироги». Как-то с группой моих прихожан мы ездили к отцу Павлу на престольный праздник к «Достойной». В числе прочих были псаломщица Екатерина и алтарница Елизавета, обе из моего храма. На исповеди, прочитав над алтарницей разрешительную молитву, батюшка Павел громко сказал ей: «Тебе скажут: Елизавета, спеки пироги, а ты скажешь: не буду!» На второй день, когда мы все вернулись, должна была быть воскресная служба в нашем храме. Мне доложили, что алтарница с псаломщицей поссорились, и Елизавета не хочет печь просфоры на службу. Как мы ни уговаривали ее, она, от обиды, отказалась печь наотрез. Тогда я напомнил ей предсказание батюшки, что не о пирогах он ей намекал, а о просфорах. Она задумалась, и стала печь.

Особо мне хотелось бы сказать о подвиге юродства, который нес батюшка. Его юродство было очень тонкое, иногда на грани разумного, иногда вроде и переходя эту грань. Но если начать обдумывать — ничего неразумного в его поступках не было. Была парадоксальность, которой отличается поведение юродивых.

Известно, например, что он зимой в мороз ходил в баню босиком за несколько километров. И я как-то не удержался и задал ему вопрос: «Батюшка! А зачем же ты, все-таки, босиком-то шел?» В общем, не очень тактичный вопрос, если учесть, что задавал я его старцу. Но как спросил, так и получил. Он мне в ответ сказал коротко: «Спорт!»

А местные жители мне рассказывали, что он и раньше ходил в баню зимой босиком, притом, что сапоги на плече нес. Его спрашивают: «Почему ты босиком?» А он отвечает: «Да сапоги новые, топтать жалко!»

Моя прихожанка, бабушка Настя, ныне уже покойная, написала мне как-то письмо, в котором привела такой рассказ певчей Любы: «Еду из Борка на автобусе, глядим вперед: бежит мужик в полушубке, в шапке — и босиком. Штаны засучены до колен, а сапоги несет через плечо. Догнали, а это отец Павел идет из бани. Снег уже таял, но ночью подвалило на четверть, раскисло так, что грязь чуть не по колено. Водитель остановил автобус и говорит: "Садись, отец Павел!" Он вошел и стоит голыми ногами на железе. Я махнула ему: "Садись", а он мне кулак кажет. На своей остановке выскочил и побежал домой». Так он юродствовал.

Мне говорили, что это хождение по снегу было связано у батюшки с каким-то лагерным испытанием. Две женщины, Настя и Поля, по неделе жили у отца Павла, так разговаривали с ним про все. Он им рассказывал: «Когда был в заключении, пилили дрова. Как все сядут отдохнуть или покурить, так я бегу за костер[3] Богу молиться. Один раз меня увидели и за это привязали к березе, а сапоги сняли. Снега было по колено. Я стоял до тех пор, пока снег не растаял под ногами до земли. Думал всё — заболею и умру. А я и не кашлянул. Вот с тех пор у меня ноги и не зябнут. Я бы мог ходить все время босиком, но не хочу народ смущать».

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев).
Вспоминаю отца Павла на одной фотографии. Он стоит там с таким огромным ключом. Когда он показал мне эту фотографию, то сказал, что фотограф, который это снимал, получил за свой снимок премию. А снимок интересный: батюшка стоит босиком, одна штанина закатана, другая опущена.

Я хочу сказать о том, что иногда батюшка допускал в своем внешнем виде этакую нарочитую небрежность. И это было в его духе. В духе того самого тонкого юродства, про которое я уже говорил. Потому что на самом деле он мог быть очень, подчеркнуто аккуратным. Просто таким образом, как я предполагаю, он обличал непорядок и небрежность в наших душах. И когда вдруг батюшка мог выразиться крепким словом, все вокруг ощущали: это наша грязь. С разными людьми старец мог разговаривать на их языке. Часто неверующие люди стараются при священниках, при верующих ругнуться матом, чтобы задеть, оскорбить, показать, какие они бравые. Это лукавый их так научает. Но батюшку таким образом нельзя было взять, он употреблял оружие врага против него самого. Такого человека он мог отбрить очень сильно, и тот смирялся и видел, что отец Павел не уступает ему в этом, а в другом-то во всем превосходит. Батюшка нес труд. ный подвиг, по апостолу Павлу: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых»[4].

А сердце старца болело обо всех. 1 февраля 1990 года батюшка сказал мне, что видел во сне стоящую женщину с ребенком, а за ней больные, пораженные молодые деревья. Я тут же спросил его: «С Младенцем это, наверное, Божия Матерь?» Он ответил: «Наверное». — «А гибель деревьев, -опять спрашиваю я, — это смерть молодых людей?» Старец ответил: «Да». Я спросил: «Война будет?» Он ответил: «Без войны».

Мне, конечно, доводилось слышать от некоторых людей мнение, что он уже ослабел умом в старости. Но это не глубокий взгляд. Я вспоминаю «Патерик». Там описывался один пустынник, который, когда его вот так же обвинили в безумии, отвечал: «Чадо! Чтобы достичь этого безумия, я тридцать лет подвизался в пустыне!» Потому что безумие безумию — рознь…

Иногда сидим, разговариваем, слушаем его, кажется: ну, просто старичок и старичок… И вдруг одна фраза, даже одно его слово — и мороз по коже. И сразу ты ощущаешь, что это не просто добрый, ласковый, расположенный к людям дедушка, а человек необыкновенный — высокого духа человек.

Всей своей жизнью отец Павел учил людей чистоте. Много раз он рассказывал один и тот же случай из лагерной жизни о том, как девушка-украинка, три дня не евшая, не захотела принять от него хлеб. Она сказала: «Я честь не продаю». Отец Павел удивился и не понял. Когда ему разъяснили, он передал ей хлеб через знакомую лагерница Этот случай отец Павел часто рассказывал, как пример целомудрия.

Скажу хоть несколько слов о том, как он был в лагере. На заготовке леса в тайге отец Павел был пропускник то есть имел возможность выходить за ворота лагеря для проверки узкоколейки. Пользуясь свободным выходом, он делал в лесу запасы на зиму. Для этого он выкопал яму, обложил ее стенки ветками и обмазал их глиной, затем развел костер внутри ямы — получился большой глиняный котел. В него старец все лето ведрами таскал грибы из тайги и пересыпал их солью. Осенью, когда яма наполнилась, он завалил все толстыми сучьями и сверху положил большой камень. Еще осенью делал стожки из веток рябины с ягодами. А зимой кормил всем этим заключенных. И спасал людей от цинги и голодной смерти. Как он говорил: «Ведро грибов или ягод охранникам дашь, зато два ведра — в лагерь».

Но особенно меня всегда умиляло, как он спас немца-заключенного, у которого коней задавило дрезиной. Сначала из петли его вынул, а потом на суде защищал. Ему самому расстрелом грозят за то, что он фашистскую морду защищает, а он им в ответ: «Можете меня расстрелять, только он не виноват». И суд этого немца оправдал. И немец этот каждое утро приходил к постели отца Павла и клал ему кусок от своей хлебной пайки, — так он был ему благодарен.

Думаю, что этот случай батюшка рассказывал многим. В лагерях духовенство помещали вместе с уголовниками. Отец Павел рассказывал: получил пайку хлеба на весь день (он показал пол-ладони) и спрятал за веником у нар. Пошел за баландой. Кто-то из уголовников из озорства подставил ногу, похлебка пролилась. Спрятанный хлеб оказался украденным. Очень хотелось есть, и отец Павел пошел в тайгу посмотреть каких-нибудь ягод. Снегу в лесу было по колено. Немного углубившись в лес, батюшка обнаружил поляну абсолютно без снега, и множество белых грибов стояло на ней. Отец Павел разложил костер и, обжарив грибы, нанизанные на ветке, утолил голод. Об этом старец рассказывал много раз как о явном чуде Божием.

Батюшка рассказывал о заключенных людях, с которыми вместе сидел — о священниках, монахах, художниках… Рассказывал как однажды священство из заключенных служило Литургию в лесу. Престолом был обычный пень. И когда их лагерь переводили в другое место, началась гроза, молния ударила в этот пень и сожгла его. Так Господь прибрал святыню, чтобы не оставлять ее на поругание несведущим людям.

"Заключенный
Заключенный Павел Груздев. Лагерная фотография из личного дела.
Старец говорил, что духовные люди в лагере знали о том, что для невинно осужденных и пострадавших за веру пришитый к робе личный тюремный номер будет свободным пропуском через мытарства в Царство Небесное, и что кому-то об этом было видение.

О лагере батюшка вообще рассказывал немало. Рассказывал как бы между прочим, даже и не о себе. Но из этих рассказов я узнал, например, что он весь свой срок вставал за час до подъема и вымывал весь барак. И конечно, за такие поступки его не могли не любить. А Господь давал ему, как труженику, здоровья. Потому что отец Павел был великим тружеником. Стоило только посмотреть на его руки, чтобы понять, что эти руки могут делать все.

Да они все и делали. Отец Павел не любил праздности, он все время был в движении: то кладбище очищает, то просфоры с Маней печет, то дровами занимается — а ведь было ему уже за семьдесят. Запомнилось, что как-то зимой нам пришлось у него заночевать. Утром мы еще в постелях, а отец Павел вскочил чуть свет, схватил лопату и побежал дорожки от снега расчищать. Он был таким живым, что чувствовалось, будто он молод и дух в нем играет.

Любил батюшка собирать всякие святыни, мог поделиться с другим. Камешки из Иерусалима, с Гефсиманской горы, кора с древа Божией Матери, каменный горох. Про каменный горох отец Павел рассказывал нам предание: шла Божия Матерь, встретила сеятеля и спросила, что он сеет. А он сеял горох, но Ей ответил, что сеет камень. Ну тогда Она ему сказала: «Что сеешь, то и пожнешь»[5].

Он много рассказывал о русских монастырях, где, какие были настоятели, как их звали и очень хорошо знал, какие святыни были в этих монастырях и в каком месте. Еще в советское время он неоднократно бывал на Валааме, очень любил его. Перебывал во всех скитах. Привозил оттуда различные кусочки святыни, а иногда даже целые кирпичи притаскивал — нес на себе, а ездил он туда уже пожилым и больным. Но ему важно было, невзирая на тяготы, привезти домой этот кирпич как святыню, как память о Валааме. Как он мне признавался, пока пароход стоял у пристани, он пробегал по Валааму около 30 километров. Говорил иногда о себе: «Русь уходящая…»

Обладал он удивительной, какой-то необычной памятью. Он знал много длинных старинных песен и умел петь их, кроме того, знал разные старинные обычаи и обряды. Когда мы ездили с ним по Ярославской области, пути наши бывали довольно протяженными. И тогда всю дорогу он пел песни. Эти песни я не слышал больше никогда — ни до, ни после. Они были очень длинными, десятки куплетов — и все это он помнил с молодости.

Батюшка оказывал на всех потрясающее влияние с первой встречи. Он просто ошеломлял людей. Приехал к нему один мой знакомый, батюшка сказал ему всего несколько слов, — и тот сразу понял, что слова эти сказаны именно для него, именно его проблем касались, хотя виделись они впервые в жизни.

Вспоминаю, как отец Павел меня исповедовал. Мы всегда шли с ним в церковь, к престолу. Вычитывали положенные молитвы и обязательно батюшка заставлял читать «Верую». После исповеди он давал целовать Евангелие и крест. Евангелие всегда было раскрытым, и когда я прикладывался, то успевал прочитать часть текста. Это было или «… прощаются тебе грехи…» или что-то другое, соответствующее моменту. Затем старец поздравлял с очищением и троекратно целовал меня. Интересная особенность: иногда зимой в неслужебные дни в его церкви было довольно холодно, но он никогда не мерз. Отец Павел брал мои замерзшие руки в свои, а они у него были теплые и мягкие, и мне становилось тепло…

Никто не мог так, как он, создать в храме праздничную атмосферу. Можно сказать, что его праздники были особенно праздничными. Он все мог как-то приподнять, одухотворить, наполнить содержанием. Одна старушка-прихожанка поделилась со мной: «Вы знаете, он так крестом осеняет, я еще никогда такого не видела!» Вроде бы — какое простое действие! И такой восторг он вызывал, просто когда осенял всех крестом.

Господь продлил ему дни. Батюшка говорил: «Тех, которые меня били, которые зубы мне выбили, их, бедных; через год потом расстреляли, а мне вот Господь столько лет жизни дал».

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев) с игуменией Варварой, архимандритом Евстафием (Евдокимовым) и сестрами Толгского монастыря.
Иногда я спрашивал у него: «Батюшка, вот тебе Господь помогает во всем, такие глубокие вещи открывает… Это за то, что ты нес в своей жизни такой подвиг?» На эти вопросы он мне всегда отвечал: «А я ни при чем, это лагеря!» Помню, как он разговаривал с матушкой Варварой, игуменьей Толгского монастыря, и на ее похожий вопрос ответил: «Это все лагеря, если б не лагеря, я был бы просто ничто!»

Я думаю, что он имел в виду страстную природу всякого человека, особенно молодого. Действительно, именно страдания выковали из него такого удивительного подвижника, старца. Он о своем добром говорить не любил, но иногда само проскальзывало. Однажды мы шли с ним, прогуливаясь около храма. Он показал мне живописное уединенное место: «Вот здесь, бывало, я прочитывал Псалтирь от корки до корки».

Ночами он писал дневники (это помимо огромных молитвенных правил!), очень любил акафисты читать. Практически на каждой службе он вычитывал какой-нибудь акафист и вычитывал его с такой торжественностью, что, кажется мне, святые с Неба глядели и удивлялись: «Кто же там так читает?»

Отец Павел часто рассказывал анекдот про больного, которому делали операцию под наркозом. Он очнулся и спрашивает у человека с ключами: «Доктор, как прошла операция?» Тот отвечает: «Я не доктор, а апостол Петр». Этот анекдот имеет свою предысторию. А дело было так. По рассказу отца Павла, когда ему делали тяжелую операцию по удалению желчного пузыря, он вдруг очнулся в другом мире. Там он встретил знакомого архимандрита Серафима[6] и с ним увидел множество незнакомых людей. Отец Павел спросил у архимандрита, что это за люди. Тот ответил: «Это те, за которых ты всегда молишься со словами: помяни, Господи, тех, кого помянуть некому, нужды ради. Все они пришли помочь тебе». Видимо, благодаря их молитвам батюшка тогда выжил и еще много послужил людям.

Я присутствовал при последних часах отца Павла. До сих пор помню это удивительное ощущение: мы находимся при кончине русского богатыря, этакого былинного Ильи Муромца. Конечно, мы понимали, что старец, что молитвенник, высокой духовности человек… И все же приходило на ум сравнение именно с русским богатырем, красивым и мужественным.

"Архимандрит
Архимандрит Павел (Груздев). Последняя страница помянника.

Мы можем сказать — все, кто его знали, — что сподобились увидеть настоящего праведника, святого старца, словно из старинных книжек, исповедника Христова, обладающего подлинным смирением. И это было удивительно — такое изобилие даров, и при этом — такое смирение, смиренномудрие. И эти, казалось бы, такие разные качества — величие и кротость — удивительно в нем соседствовали и гармонировали.



[1] Воспоминания протоиерея Сергия Цветкова приводятся по только что вышедшей в издательстве «Отчий Дом» книге «Архимандрит Павел (Груздев): Документы к биографии, воспоминания о батюшке, рассказы отца Павла о своей жизни, избранные записи из дневниковых тетрадей», (Москва, «Отчий Дом», 2006).
[2] В русском народе издревле существовал обычай накануне Великого Четверга ставить в избе под иконами решето с зерном, печеным хлебом и солонкой особо приготовленной в печи соли (она называлась «четверговой»). Помолившись Богу, хозяева оставляли все это в святом углу до первого дня Пасхи. Зерно высыпали в закрома, чтобы не было недостатка в хлебе. Печеный хлеб давали скоту, выпуская его весной в первый раз на пастбище, чтобы не было пропажи скотины. Четверговую соль использовали как лекарство и во избежание разных несчастий.
[3] Костер — сложенные в клетку дрова.
[4] 1 Кор. 9, 22.

[5] Близ святого Иордана, как слеза вода чиста,
где глаголы Иоанна показали нам Христа,
где предвечно зеленеет кипарисов стройный ряд,
где два раза смоква зреет, не меняя свой наряд, —

там под небом жарким, ясным чрез кустарник и леса,
извивалась лентой черной для посевов полоса.
Знать забыл ее владелец, иль заброшена она,
иль боялся земледелец ей доверить семена.

В эти дни давно былые, как молва передала,
Матерь Божия Мария на земле еще жила.
Часто в сад Она ходила, в Гефсиманский грустный сад,
Сына там Она молила о спасеньи новых чад.

Раз при солнечном восходе шла молиться в сад Она.
Видит: грубый сын природы в землю сеет семена.
— Что ты сеешь тут? — с приветом Дева Мать ему рекла.
— Камни.
— Даст тебе ответом на посев твоя земля

С самой той поры доныне так же смотрят небеса,
на луга и на долины, там где эта полоса.
Но посев тот не восходит, тот посев навек засох —
путешественник находит только каменный горох.

[6] Архимандрит Серафим — настоятель Варлаамо-Хутынского Спасо-Преображенского монастыря в Новгороде.

11 января 2006 г.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×