О явлениях Спасителя после Воскресения и их глубинных смыслах

Действительно, Спаситель вселился во чреве Пречистой Девы и родился, не нарушив ключей девства; после снятия с Креста Христос был положен в новом гробе, в котором еще никто никогда не был положен (Ин. 19: 41), — символ рождения от Девы. И как Он вошел в утробу Пресвятой Матери Своей, так же вышел и из гроба, не ломая закрывающего его камня.

Ангел отвалил камень, чтобы жены-мироносицы увидели, что гроб пуст, и чтобы Петр и Иоанн, которые придут ко гробу после возвещения женами-мироносицами Воскресения, смогли увидеть пустой гроб и нетронутые пелены^[2].

В Ардяле^[3] имеются иконы, изображающие Христа Победителя вышедшим из гроба и стоящим на неотваленном могильном камне, что означает, что Он вышел через камень еще до того, как тот был отвален. Эта символика представляется мне очень важной, и я хочу остановиться на ней далее.

По всей видимости, следующее явление Христа было Марии Магдалине, которая пришла с женами-мироносицами, но не ушла с ними. Не веря виденному (Спаситель изгнал из нее семь бесов, и она знала, как лжив диавол), она вернулась на гроб, ища доказательств Воскресения. Будучи в состоянии опустошенности, гнетущей сердце, она стояла у гроба и плакала. И тут вдруг она увидела внутри двух ангелов, одного у главы, а другого у ног, где лежало тело Иисусово, и они спросили ее, почему она плачет. Она ответила им с великой скорбью: «Потому что унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его» (Ин. 20: 13).

Без сомнения, она услышала какой-то шум и, не ожидая ответа ангелов, обернулась и увидела поблизости Спасителя, но не узнала Его. Подобно ангелам, Он обратился к ней с вопросом: почему она плачет, кого ищет? Мария подумала, что это садовник, и спросила Его, не Он ли взял тело Иисусово и если да, то она умоляет сказать, где Он положил его, чтобы она пошла и взяла его. Тогда Иисус позвал ее по имени:

– Мария!

И в этот момент она узнала Его и, воскликнув:

– Раввуни! – бросилась к Его ногам.

Но Он остановил ее:

– Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему. А иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20: 16–17).

Эта встреча исполнена смыслов и символов. Почему Он не разрешает Марии прикасаться к Себе теперь, до вознесения на небо?

Потом Он пойдет к апостолам, сидевшим за запертыми дверями страха ради иудейска, и спросит их:

– Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня (Лк. 24: 38–39).

Несомненно, ученики потрогали Его, но тем не менее продолжали сомневаться. Чтобы убедить их, Спаситель спросил, есть ли у них какая-нибудь пища. Они дали Ему часть печеной рыбы и сотового меда, и Он ел.

Таким образом, не вознесясь еще на небо, как Он сказал Марии Магдалине, Спаситель убедил апостолов осязать Его руки и ноги, чтобы они уверились, что это не дух, а Он Сам. Так же Он поступит и с Фомой, когда явится ученикам через неделю. Тогда почему же Он запретил это Марии Магдалине, говоря, чтобы она не прикасалась к Нему, поскольку Он еще не восшел к Отцу? Здесь нам надо воспарить духом и обратиться к определенной символике.

Спаситель всегда использовал символы для описания отношений людей между собой и с Богом. Когда же речь заходила о Божественных истинах, которые нельзя представить нашим умом, а можно только принять верой, тогда Он уже использовал не символы, а прямое и последовательное утверждение. Сказав, что Он Сын Божий^[4], Он сделал ясное утверждение, неприкрытое символами, и принял смерть, не утаивая истины в символе. Когда сказал, что Плоть Его истинно есть пища и Кровь Его истинно есть питие (см.: Ин. 6: 55) и, кто не будет есть Плоти Его и пить Крови Его, не войдет в Царствие Небесное (см.: Ин. 6: 53), то Он не использовал никакого символа, а лишь ясное утверждение, ибо Бог не лжив, подобно диаволу.

Христос дает это четкое утверждение (как сказано в 6-й главе Евангелия от Иоанна) и готов умереть за него и потерять Своих учеников – и торжественно повторяет его на Тайной Вечере. Так что когда протестанты заявляют, будто Тайная Вечеря и хлеб и вино были только символами Тела и Крови, они делают лживым Самого Бога и доныне следуют путем своего прельщения.

Мария Магдалина – символ народов, которые придут к вере только после того, как Христос вознесется на небеса и пошлет Духа Святого ученикам, которые отправятся на проповедь.

Есть еще один волнующий аспект в этой встрече Христа с Марией Магдалиной. Она в последний раз видела Господа в пятницу вечером, когда Его полагали во гроб. Она всё время находилась при Нем, видимо – в течение двух лет или более, почти каждый день. Тело Его не было тронуто тлением, и, тем не менее, взглянув на Него возле гроба, она не узнала Его. Почему?

Предполагаем, что Христос, только что вышедший из гроба в Воскресении, прошедший через могильный камень, не разбив его, имел определенную материальную облегченность, прозрачность, которая каким-то образом отдаляла Его от человеческих глаз. И тем не менее, когда Христос позвал ее по имени: Мария! – она мгновенно узнала Его и бросилась к Его ногам.

Христос говорил: никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец (Ин. 6: 44). Поэтому мы не приходим к Богу, если Христос не позовет нас по имени – каждого. Когда мы позваны, наша реакция не может быть иной, чем у Марии: мы бросаемся к Его ногам – или чем у Иуды: мы отправляемся на погибель.

Когда Он позвал ее по имени, Мария узнала Его и назвала: Раввуни. Когда позван был Фома, он сказал: Господь мой и Бог мой (Ин. 2: 28)! Всех нас Христос зовет и влечет к Себе разными путями, пока ум наш не просветится, и тогда, поняв зов, мы бросаемся к Его ногам.

Явление Христа апостолам на пути в Эммаус. Мозаика VI в. Сент Аполинарий Нуово, Равенна

Двое учеников направились в Еммаус. Одним из них, упомянутым по имени в сообщении святого Луки, был Клеопа; другим, что естественно, должен был быть сам евангелист Лука, потому что только он упоминает об этом событии в деталях. Они тоже были взволнованы и разочарованы противоречивыми слухами о Воскресении Господа, но горше всего для них была их собственная неспособность верить.

В какой-то момент Христос предстает перед ними тоже идущим к Еммаусу. Он спрашивает их, почему они взволнованы, и когда они говорят Ему почему, Он укоряет их за неверие и изъясняет из Писания сказанное о Нем.

Подходят они к Еммаусу, к пристанищу этих двоих, и Иисус делает вид, будто хочет идти дальше, а двое уговаривают Его остаться, и Он соглашается. Хозяин предлагает им ужин, и Христос берет хлеб и преломляет его; тогда у них открываются глаза и они Его узнают, но Он становится невидим для них.

Двое учеников вспомнили, что, когда Он беседовал с ними по дороге, огонь, горевший в сердце их, говорил им, Кто был шедший с ними. Они побежали назад в Иерусалим и сообщили ученикам, как они увидели Господа и что Он говорил им.

Эти двое учеников не узнали Христа, быть может, по причине того же духовного преображения Его, но, возможно, автор не это имеет в виду, когда говорит, что глаза их были удержаны, так что они не узнали Его (Лк. 24: 16). Вероятно, Спаситель хотел сначала изъяснить им Священное Писание о Нем, чего Он не мог бы спокойно сделать, если бы сразу сказал, Кто Он. Впечатляющая важность этого события состоит в том, что они узнали Его по преломлению хлеба.

Надо учесть и тот факт, что Христос не так уж и легко объявлял о том, Кто Он; более всего Он делал это после Воскресения, видя неверие апостолов. На этот же раз Он открылся этим двоим в одном жесте – в преломлении хлеба. Многие богословы полагают, что у Спасителя была неповторимая манера преломления хлеба – жест, который стал священным для апостолов после того, как они увидели его на Тайной Вечере. Этот неподражаемый жест был удостоверением идентичности Христа перед двумя учениками.

Явление Христа Спасителя некоторым ученикам Его на море Тивериадском, при второй чудесной ловле рыб, наполнено непревзойденной таинственной красотой и волнующим скрытым значением. Семеро учеников: Петр, Фома, Нафанаил, Иаков, Иоанн и еще двое не названных по имени пошли ловить рыбу на Галилейское море, но в ту ночь не поймали ничего^[5]. Светало, стояла неестественная тишина; море, обычно волнующееся, замерло, словно мертвая вода, прозрачная и освещенная звездами, так что можно было пересчитать камни на дне. Лодка медленно двигалась к берегу. И вдруг там, на берегу, появился какой-то Человек. Он спросил их:

– Дети! есть ли у вас какая пища?

Они ответили, что нет. Безо всяких объяснений Человек на берегу сказал:

– Закиньте сеть по правую сторону лодки.

Они закинули ее, и она тут же наполнилась рыбой, словно все камни со дна моря превратились в рыб.

Святой евангелист Иоанн стоял возле святого апостола Петра. Он напряженно вглядывался в Человека на берегу, потом шепнул Петру:

– Это Господь (Ин. 21: 5–7).

Петр был раздетым до пояса. Услышав, что это Господь, он оделся, препоясался и, бросившись в воду, поплыл к Учителю. Позже приплыла и лодка с учениками, они вытащили ее на берег и побежали ко Христу, ибо узнали от Иоанна, Кто был Этот Муж, просивший у них поесть.

Придя к Нему, они увидели разведенный огонь и уголья, и рыбу на угольях, и хлеб. Христос видел, как спешили они, и заметил:

– Принесите рыб, которых вы теперь поймали (Ин. 21: 10).

Петр пошел к лодке, с большим усилием вытащил на берег полную сеть, в которой было 153 крупных рыбы и сеть все же не порвалась.

Вернулись они к огню, ибо Христос пригласил их:

– Придите, ешьте.

Они подошли в полном молчании, и никто не посмел спросить Его: «Ты кто?» Все знали, что это Господь. Христос приблизился, взял хлеб, преломил и протянул им. Потом и рыбу.

Интересен тот факт, что ученики послушались Господа до того, как узнали Его, закинув сеть по Его повелению.

Чудесный улов рыбы. Мозаика VI в. Сент Аполинарий Нуово, Равенна

Я убежден, что у них в голове бессознательно щелкнуло, и они вспомнили, как при первой обильной ловле рыбы Иисус велел Петру, после проповеди на озере, закинуть сеть с правой стороны лодки, а тот запротестовал:

– Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть (Лк. 5: 5).

И чудо произошло. Петр инстинктивно послушался повеления Христова, а Иоанн, просвещенный крепкой любовью, какой был привязан ко Господу, узнал Его и сказал об этом Петру. У того был пылкий нрав – вспомним, как ведет он себя, в частности, при Страстях Господних. На Тайной Вечере он заявляет пред Господом и апостолами, что даже если все отрекутся от Учителя, он не отвергнется Его, и даже если для этого потребуется умереть, он не отречется. Христос унимает его, предрекая, что, прежде чем пропоет петух, Петр отречется от Него трижды^[6].

Действительно, Петр отрекся от Господа трижды: в первый раз просто отрицая, что знает Его, во второй раз отрекся с клятвою, а в третий – с проклятием. И когда запел петух, он вспомнил упрек Господа и заплакал, раскаиваясь.

Мы видим, что, выйдя на берег, ученики нашли огонь и рыбу на нем, хотя они, торопясь встретить Учителя, не принесли с собой рыбы, пойманной ими. Возможно, эта рыба должна была напомнить ученикам об их сомнении, когда Христос явился им в ночь Воскресения, а они не поверили, что это Он, пока Он не поел рыбы^[7]. А огонь должен был напомнить Петру об его отречении у костра во дворе первосвященника.

Вторая часть встречи со Христом на море Галилейском очень напряженна и в мистическом смысле, и потому, что случившееся здесь различно толкуют православные и католики, утверждая первенство Петра и как следствие – папы. Католики вырывают этот фрагмент из контекста ситуации с отречением Петра и игнорируют упреки Спасителя в поспешности, с какой тот дает большие обещания и не исполняет их, и даже то, что Он называет его сатаной^[8].

Но последуем далее за текстом святого Иоанна. Как только Христос открылся апостолам в преломлении хлеба, воцарилась полная тишина, все ели молча, и каждый ждал, что будет дальше. Мне лично кажется, что как Петр, так и остальные ученики догадывались, что должно произойти. Какая-то тяжесть чувствовалась в таинственной атмосфере встречи.

Положение Петра среди апостолов после его отречения было довольно сомнительным, и они знали, что Господь должен разъяснить его тем или иным образом. Петр долгое время был верховным апостолом. Возраст давал ему преимущество над остальными, и они оказывали должную честь его возрасту и положению перед Христом. Тем не менее, прежде Спаситель никогда не брал с Собой только Петра, но также Иакова и Иоанна.

На Тайной Вечере было очевидно, что Господь отдает предпочтение Иоанну, – не только по тому, что он возлежал у груди Учителя: Иоанн был юн, и Учитель покровительствовал ему, – но в особенности по тому, что, когда Господь сказал, будто один из них предаст Его, Петр попросил Иоанна спросить, кто предатель, что Спаситель шепотом и открыл Иоанну, а он, несомненно, передал это затем Петру^[9].

Но Христос сказал тогда нечто гораздо более важное о спасении Петра от греха отречения – об этом мы читаем у святого евангелиста Луки (22: 31–32):

– Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.

Эти твердые слова еще звучали в их сердцах так же, как и пророчество: не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня^[10]. Думаю, что из-за этих слов Христовых ученики нимало не сомневались, принимать ли опять Петра в свои ряды. Это мое мнение, оно не встречается, как правило, в православных толкованиях на отречение Петра.

Когда Господь Иисус Христос и ученики закончили трапезу (Ин. 21: 15 и след.), Спаситель спросил Петра внезапно – а Он знал думы всех, и этот вопрос был продолжением тех мыслей, на которые Христос должен был дать разъяснение. Вопрос Христа был непосредственно связан с утверждением Петра, сделанным на Тайной Вечере. Христос спросил его теперь:

– Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они?

И порывистая натура Петра опять дала о себе знать в той поспешности, с какой он ответил, на миг забыв о своем отречении:

– Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя.

Пётр, паси овец моих. Фреска монастыря Високи Дечаны. Сербия

Иисус доверил ему пасти агнцев Его без единого пояснения или намека на его первенство среди апостолов^[11]. Напротив, словно на суде, где первое свидетельство должно быть подкреплено, чтобы быть принятым (в подобных ситуациях необходимы были три свидетельства), Он спрашивает его во второй раз, уже не сравнивая его с другими апостолами:

– Симон Ионин! любишь ли ты Меня?

Петр подтверждает это, ничего более не добавляя – произнеся всё те же слова:

– Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя.

Христос вверяет ему пасти овец Его.

Спаситель спрашивает в третий раз, словно в последний раз проверяя его первое утверждение:

– Симон Ионин! любишь ли ты Меня?

Петр подтверждает, произнося те же слова:

– Ты знаешь, что я люблю Тебя.

Христос вверяет ему пасти овец Его.

Несмотря на убежденность Петра и апостолов в том, что Христос восстанавливает Петра на ступени апостольства, этот третий вопрос глубоко опечалил Петра, поскольку Учитель в третий раз обратился к нему со словами: «Любишь ли ты Меня?», – и он ответил с великой грустью в голосе:

– Господи! Ты всё знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя.

Тем самым Петр косвенно подтверждает, что все эти вопросы, произнесенные трижды, связаны с тремя его отречениями, и ими изглаждается совершённый им грех, и он снова восстанавливается в числе апостолов. Для всякого человека со здравой верой очевидно, что Петру теперь не предоставляются особые полномочия, потому что в таком случае зачем бы он стал печалиться, когда был в третий раз спрошен?

Когда Христос обратился к апостолам после Воскресения и сказал: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари (Мк. 16: 15), Учитель не обратился к Петру ни с чем особенным, так что его положение оставалось несколько неясным в сравнении с остальными. Отрекшегося от Него Христос намеревался восстановить путем торжественного воссоединения, наподобие принятия еретика в Православие в наше время.

Когда католики утверждают, что ему теперь дается особая власть, они заведомо обманываются: Петру теперь дана власть, которую остальные апостолы имели изначально, которой они не теряли, как Петр, и которая была подтверждена в день Воскресения. Теперь Петр был восстановлен в апостольстве, и ему возвращено было право проповедовать всей твари:

– Паси агнцев Моих, паси овец Моих!

Если за весь этот таинственный период после Воскресения Господа и было что-нибудь особенное для кого-нибудь из апостолов, то выделенными оказались двое: Фома, ради которого Христос специально приходил, чтобы уверить его в Своем Воскресении, и Иоанн, о котором Он сказал Петру при Своем явлении, обсуждаемом нами:

– Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною (Ин. 21: 22).

Таким образом, Иисус снова укоряет Петра за дерзость.

С Петром связано еще кое-что важное. Когда Мария Магдалина объявляет апостолам, что она говорила с Господом у гроба и Он жив, они засомневались, и только Петр и Иоанн побежали ко гробу, чтобы увидеть, что там случилось. Иоанн, будучи помоложе, бежал быстрее, он посмотрел в гроб, увидел пустую плащаницу, но не вошел из почтения к возрасту Петра. Через короткое время и Петр добежал до гроба, и они друг за другом вошли внутрь.

Там они увидели плащаницу, лежащую на земле, а плат, которым было закрыто лицо Иисусово, не был вместе с плащаницей, а был свит и лежал в другом месте. Тогда, добавляет евангелист Иоанн, они увидели и уверовали (ср.: Ин. 20: 8).

Если бы плащаница была раскрыта и лежала на земле распрямленной, как обычно кладут кусок ткани, думаю, это не произвело бы такого ошеломляющего впечатления на обоих апостолов. Без сомнения, имелось что-то странное в том, как лежала плащаница на земле, если святой Иоанн написал, что они увидели плащаницу и уверовали, ибо они еще не знали из Писания, что Христу надлежало воскреснуть из мертвых (Ин. 20: 9).

Приняв во внимание… иудейскую традицию, связанную с погребением, вспомним, что после смерти Спасителя на Кресте иудеи старались избавиться от тел распятых, потому что на другой день была Пасха, а иудаизм не дозволял, чтобы мертвые оставались непогребенными на Пасху. Иосиф Аримафейский, тайный ученик Иисусов, пошел к Пилату и просил у него тело Иисусово. Тот удивился, что Учитель уже умер, вызвал сотника и спросил у него, а тот подтвердил смерть. Вероятно, это был тот самый сотник, который воскликнул, увидев сверхъестественные явления, сопровождавшие смерть Спасителя:

– Воистину Он был Сын Божий (Мф. 27: 54).

Мы знаем из повествования святого Иоанна, что Пилат все же послал солдат проверить это, и они, увидев, что двое разбойников не умерли, перебили им голени^[12] – это вызывало шок и мгновенную смерть; а Иисусу не перебили голеней, но только пронзили Ему сердце копьем.

Иосиф Аримафейский снял тело Иисуса с Креста; подошел и Никодим, ночью приходивший к Иисусу, чтобы расспрашивать Его (см.: Ин. 3), он принес смесь смирны и алоэ; плащаницу смочили в этом составе, затем, обвив тело Господа этой тканью, пропитанной благовониями, они положили Спасителя во гробе, в котором еще никто не был положен (Ин. 19: 42).

Эти благовония, подобно сиккативу, имели свойство делать ткань более жесткой^[13]. То, что увидели Петр и Иоанн, – это была неразвернутая плащаница, сохранившая форму тела Иисусова, что означало: Господь вышел из плащаницы, не нарушив той формы, которую она приняла по Его телу.

Подтверждая все сверхъестественные явления – от Рождества Спасителя до Его Воскресения, мы видим цепь символов, ведущих к высшей конечной цели – Божеству Иисуса. Он родился от Девы безмужно, и Она никого больше не носила во чреве Своем – так и при погребении Христос был положен в новом гробе, в котором никто никогда не был погребен. Спаситель вышел из плащаницы, не разорвав и не развернув ее, а потом и из могилы вышел через камень, не разбив его, – как и из чрева Матери Своей Он вышел, не причиняя болей рождения и не повреждая ключей девства.

Всё это связано с богословской мыслью о том, что всюду всё, к чему прикасается Бог, оживает, выходит из своего естественного порядка и входит в иной порядок – Божественный, высший, непостижимый для нас.

Радость праздника Воскресения иная, чем та, которую мы испытываем при Рождении Христа, когда мы стараемся сделать сердце наше духовной пещерой, в которой родится Младенец Иисус. Там, на Рождество, мы все вместе стоим перед чудом, в котором Бог невместимый, безначальный, сотворивший этот удивительный мир, небо и землю, ограничивает Себя до масштабов малюсенького и хрупкого Младенца, лежащего в яслях и согреваемого только дыханием животных и любовью Своей Матери и праведного Иосифа.

На Рождество мы еще как будто не приняли в себя Христа; Он еще дивный Младенец, сошедший с небес, и у нас некое чувство пребывания вне Бога Сына. На Пасху же, благодаря искупительному посту и тому факту, что мы видели Бога среди нас, имеющего наш вид и рост, страдающего, как мы, истекающего кровью, зовущего Своего Отца с небес, молящегося за мучавших Его – среди которых, может быть, были и мы, – радость наша становится внутренней. Христос соединил нас страданием и прощением.

Люди более спокойны на Пасху, более интериоризированы^[14]. Воскресение приносит радость более тихую, нам не нужно бежать, как мы делаем это на Рождество, чтобы достигнуть пещеры Рождества. Богочеловек – в нас, в нашем страдании, нашем покаянии, нашем очищении постом и в нашем новом обращении к Богу. Частые и более продолжительные богослужения, сердечная боль о грехах, совершенных нами, всенощные бдения и пассии постепенно возводят и приближают нас к Богу. И дух наш становится ревностей к покаянию и усердней к молитве.

Мне очень хотелось бы, чтобы все находящиеся в этом храме достигли Воскресения светлыми, как ангелы, и очищенными от грехов. Мне очень хотелось бы, чтобы вы забыли обо всём зле, мне хотелось бы, чтобы ум ваш был устремлен к одному только Богу, из уст ваших исходили, как говорит святой апостол Павел, псалмы, славословия и песни духовные^[15]. Я имею в виду не то, чтобы вы отныне стали декламировать псалмы, а чтобы вы увидели, по словам псалмопевца, как ваше сердце ликует от радости о Воскресении Спасителя^[16].

И тогда этот храм действительно станет жилищем Христовым. И я был бы очень рад, если бы вы все стали выше меня, все были бы святыми в этом храме.