История матушки Магдалины

Работая в корпункте ТК «Союз» на Святой Земле, мы готовили телесюжет ко дню памяти святого Иоанна Богослова и познакомились с монахиней Горненского монастыря матерью Магдалиной (Ложечниковой). В Русской духовной миссии в Иерусалиме она несла послушание экскурсовода, и я надеялась услышать рассказ о доме апостола на Сионе. Утром по телефону договорилась с монахиней о съемке. Но во второй половине дня мать Магдалина вдруг сообщила, что не будет давать интервью. Вообще на Святой Земле зачастую взять интервью у монашествующих непросто. Чтобы его получить, приходилось просить помощи у святых и Божией Матери — молиться. И тогда случались настоящие чудеса. Как помолишься, так и поработаешь — этот принцип здесь, на Святой Земле, я уяснила. Но в случае с матерью Магдалиной я почему-то не стала этого делать, просто смирилась. Рано утром она сама позвонила, сообщила, что приедет на Сион и даст интервью. Уже позже монахиня объяснила, почему так резко изменила свое решение. Вечером она, как обычно, стояла на богослужении, молилась, подняла голову — а прямо перед ней апостол Иоанн, как живой, укоризненно с иконы смотрит…

После съемок мы шли по Старому городу и слушали рассказы этой монахини о том, как в начале 1990-х прибывали на Святую Землю после почти векового перерыва паломники из России. В те годы мать Магдалина так же водила экскурсии и однажды стала свидетелем настоящего чуда.

Горненский монастырь

Когда запели пасхальные стихиры возле Кувуклии — все засверкало и у Гроба, и в храме

— Я приехала на Святую Землю в 1986 году. В то время начальником РДМ в Иерусалиме был архимандрит Павел (Пономарев). Он как-то говорит нам, сестрам: «Вы еще дождетесь, когда к нам из России приедут бабушки в платочках». Мы рассмеялись, это показалось забавным. Паломники бывали раз в год — на Троицу. И обычно приезжали архиереи или заслуженные клирики. Но в России началась перестройка, и в начале 1990-х годов к нам поехали паломники. И действительно, это были обычные бабушки и дедушки. Они прибывали пароходами из Одессы, как раньше, до революции. Так, однажды в Хайфу пришли три судна. У паломников было на все про все дня четыре. Чтобы успеть посетить все святые места, они чуть ли не в автобусах ночевали. В храме Воскресения Господня наши бабушки и дедушки разулись и босиком, на коленях ползли на Голгофу, начиная с нижней лестницы и до самой святыни. А когда запели пасхальные стихиры возле Кувуклии — вдруг как все засверкало и у Гроба, и во всем храме! Так бывает, когда Благодатный огонь сходит в Великую субботу. Греки сбежались: «Что такое, что случилось? Так это русские приехали!» Все находившиеся в храме стояли в изумлении — настолько явной была благодать! Россия, которой дали наконец возможность приехать на Святую Землю, — с какой молитвой она приехала!

Я почему-то в тот момент вспомнила святого Давида Гареджийского, который, не заходя в Иерусалим, унес всю благодать Святого Града в трех камнях…

Русские паломники на Храмовой горе. Фото из книги А.А. Дмитриевского «Праздники Святой Земли» (М.; СПб., 2013. С. 63)

Греки были поражены благочестием наших паломников. Одна бабушка около 80 лет три года жила на хлебе и чае, копила пенсию, чтобы приехать на Святую Землю… Это были другие люди. Сейчас паломники любят комфорт, чтобы в автобусах кондиционер работал, если не работает, они уже начинают шуметь. В те годы о комфорте и речи быть не могло. Открывали окна, чтобы воздух шел. Июльский полдень, самое пекло — жара под 50 градусов, а мы, обливаясь потом, идем к самой вершине Иерихонской горы, туда, где русские в начале XX века хотели построить монастырь. Первая мировая война помешала — были возведены только стены, и мы к этим стенам поднимались в эту жару. Никто слова не сказал, что ему плохо или тяжело. И бабушки, и батюшки, и дети шли наверх, пели псалмы. Пение всегда объединяет. Я говорила: поем все, неважно, умеете или нет. И к концу поездки у нас была сплоченная группа. Сейчас паломники очень требовательны. Особенно те, которые уже не в первый раз приезжают: у них заметно охлаждение, хотя они и говорят: Святая Земля притягивает, хочется сюда приезжать снова и снова.

Мать Магдалина закончила свой рассказ. Дальше мы с оператором направились к себе в корпункт при РДМ, а она шла на автобусную остановку, чтобы уехать в Горненский монастырь. По пути мы зашли в кафе, принадлежащее арабам. Пили чай со свежей мятой — пожалуй, самый популярный в Израиле напиток. Наше общение продолжалось. Со своей собеседницей я была знакома недолго, но успела проникнуться к ней симпатией. Добрая, жизнерадостная, задорная, как девчонка, с искорками в глазах. Мне захотелось узнать больше о ее жизни, о ее пути к Богу. Позже, когда я приехала к ней в гости в Горненский монастырь, она поведала мне свою историю.

Детство

Горненский монастырь

Мама всю себя отдала Богу и детям, находила утешение в Церкви. Пурга, мороз, дождь — она нас ведет в храм. Над нами, конечно, в школе смеялись, нас выставляли на линейках: соберут все классы в спортзале, нас выведут и стыдят, высмеивают.

Однажды маму вызвал директор: «Ты водишь детей в церковь — мы вынуждены будем их у тебя отобрать, если так будет продолжаться». Мама говорит: «Задача школы — давать знания. Если мои дочери будут плохо учиться, тогда вы меня вызовете и обвините, что я ими не занимаюсь. Но как их воспитать — я знаю, я мать. За это вы не несете ответственности». Дома она собрала нас и сообщила: «Дети, если вы будете приносить плохие отметки, вас заберут в интернат». Мы видели этих интернатских детей. Они ходили сопливые, чумазые и были плохо воспитаны. И мы очень сильно испугались. Для меня это вообще был шок. Я стала учиться на одни пятерки. После этого разговора у нас все окончили школу без троек. Но тем не менее, несмотря на то, что мы были отличники и хорошисты, мы не были ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами. У меня, правда, поведение хромало — я сдачи давала. Если начинали задираться, то я дралась. Но в школу вызывали не тех родителей, чьи дети провоцировали драку, а мою маму.

Возвращались со службы, и мама спрашивала: «А какой отрывок из Евангелия сегодня читался? От кого было Евангелие?»

Мама у нас была очень строгая. Когда мы садились обедать или ужинать, она спрашивала: «Так, Евангелие читали? Псалтырь читали? Нет? Идите читайте, а потом — за стол». Читать по-церковнославянски я научилась еще до поступления в школу. Когда мы возвращались со службы из храма, мама спрашивала: «А какой отрывок из Евангелия сегодня читался? От кого было Евангелие?» В субботу к всенощной тоже ходили в церковь — прямо из школы. Школа стояла на пригорке, храм — внизу. Мы садимся на портфели и с горки съезжаем — прямо к храму. Обратно с мамой уже идем, весело, вприпрыжку.

Мама — простая русская женщина, четыре класса образования. Во время войны 17- летней девчонкой рыла окопы. В мирное время работала в строительной организации маляром, штукатуром. Очень тяжело переживала смерть папы — заболела, получила группу инвалидности и после этого могла работать уже только сторожем. Сейчас я понимаю, что нас мама действительно вымаливала. И все дети, благодаря ее молитвам, верующие: две дочери в монастыре подвизаются, одна — жена священника. Внуки выросли православными, среди них два монаха, одна внучка замужем за батюшкой.

Жребий

Пюхтицкий женский монастырь

У меня, конечно, в жизни был выбор — замуж или в монастырь, но я в детстве все каникулы проводила в Печорах — в Псково-Печерском монастыре. И там мне было очень хорошо. Оттуда я ездила в Пюхтицу, в женский монастырь. Мне нравилась одежда монахинь — апостольники и ряски приталенные, как барышни они ходили, это веяло XIX веком. Нравилось их пение — тихое, умилительное, очень красивое. В Пюхтицы я ездила с ребятами, которые дружили с моими старшими сестрами. Они — студенты и там время от времени подрабатывали. А я была такая пацанка, все время у них под ногами вертелась. Им там было не до меня, и я всегда была предоставлена сама себе. Однажды наткнулась на одну из матушек — Магдалину. Она шила белый апостольник, подзывает меня: «Ну-ка, девочка, иди сюда. Мне нужно апостольник примерить — дай-ка я на тебе померяю». И надевает на меня этот апостольник: «Ой, как тебе хорошо, как тебе идет этот белый апостольник, ты, наверное, монашечкой будешь». Я до зеркала не достаю, она меня приподнимает, смотрю: лицо какое-то чужое в этом апостольнике, вроде как я, а вроде и не я. И она говорит: «Ой, точно ты будешь монашечкой!» Такая матушка была — добрая очень и веселого нрава.

Крестный ход на источник в праздник Успения Божией Матери 1889 г.

У меня было чувство, что если пойду против благословения — мне жизни не будет

Когда мне исполнилось 18 лет, я поехала в Псково-Печерский монастырь к отцу Савве (Остапенко) (схиигумен Савва, старец Псково-Печерского монастыря, умер в 1980 году), который был нашим духовником, — хотела посоветоваться, как мне жить дальше. Я уже окончила медицинское училище, меня направляли в институт. Приезжаю в Печоры, а он приболел; думаю: ладно, потом приеду, когда он выздоровеет, а он не выздоровел — умер. Я очень скорбела, что не получила последнего благословения, и на могиле его плакала, просила: «Помогите мне, батюшка, как мне определиться в жизни?» Возвращалась из Печор с сестрой Надей, она была замужем за семинаристом, они жили в Загорске. Она предложила мне: «А ты не хочешь у нас в Загорске остаться? Все-таки здесь семинаристы. Замуж бы вышла. Попробуй устроиться работать в нашу поликлинику, если тебя возьмут — воля Божия, а если нет — поедешь домой». В поликлинике мне сказали: «Выходи на работу прямо завтра». Я познакомилась с семинаристом, а когда он предложил мне выйти за него замуж, пошла к духовной дочери отца Саввы, она тоже жила в Загорске. Мы с ней решили бросить жребий. Я своей рукой написала две записки: «Монастырь» — «Замуж». Мы помолились, и три раза выпал монастырь. Ну, я еще немножко сомневалась, ведь это жребий, и пошла к отцу Кириллу (Павлову). Тем более что и этот молодой человек мне предложил: «Пойдем к отцу Кириллу за благословением на брак». И мы с ним пошли к старцу; о жребии я ничего жениху не сказала. Сначала он зашел к отцу Кириллу, потом — я. Все ему рассказала: что не успела получить благословения духовника, что выпал три раза по жребию монастырь и что у меня нет такого сильного желания замуж идти. Отец Кирилл говорит: «Это правильно, жребий — это правильно. Твой путь — монастырь». Правда, потом я еще пять лет жила в Сергиевом Посаде. Молодые люди пытались за мной ухаживать, но ничего не складывалось. И у меня всегда было такое чувство, что если пойду против благословения — мне жизни не будет. Но все тянула. И вот заболела — как медик, даже не могла понять, что это была за болезнь: покрылась какими-то волдырями и пятнами. В поликлинике мне дали бюллетень на неделю, а потом обещали в больницу определить. Больничный заканчивается, а у меня ничего не проходит. В понедельник — на прием к врачу. И на выходные я еду в Пюхтицу, окунаюсь в источник, в воскресенье приезжаю домой в Загорск, на следующий день иду к врачу, раздеваюсь — у меня на коже вообще ничего нет! Для меня это было явным знаком: все, оттягивать больше нельзя, нужно идти в монастырь. Мне в то время было 23 года. Будущий митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий (Судаков) дал мне рекомендацию, и я поехала с сестрой в Пюхтицы.

Иерусалимский набор

Матушки Георгия (будущая игумения Горненского монастыря) и Варвара в гостиной игуменского дома. 1978 год

В те годы в Советском Союзе действовало не так много монастырей: Пюхтицкий — в Эстонии, Почаевская Лавра — на Украине и Псково-Печерский — в России. Но власти запрещали брать туда молодежь. Игумения Пюхтицкого Успенского монастыря Варвара (Трофимова) пополняла «штат» за счет «иерусалимского» набора — в обитель собирали со всей страны сестер, которых готовили к служению на Святой Земле, в Горненском монастыре. Я тоже попала в этот набор. Мы жили в отдельном корпусе и проходили всевозможные послушания, должны были и шить, и петь, и готовить. А матушка Варвара потихонечку оставляла сестер и для себя. А что ей оставалось делать? Старенькие умирали, нужно поддерживать монастырскую жизнь. У нее 70 гектаров земли — кто будет трудиться?

Сестры постарше нам говорили: «Ну, это только говорят “иерусалимский набор”, никто вас в Иерусалим не отправит». Но тем не менее мы подписали документ, что согласны ехать за границу. И вот через полгода нас отправляют в Иерусалим. Перед поездкой с нами проводил работу уполномоченный, он вызвал нас, беседовал, говорил: «Так, дорогие, смотрите не посрамите своей Родины, ведите себя достойно!»

Насельницы Горненского монастыря

Комната — четыре стены, железный остов кровати. Электричество — слабое, печки отсутствовали

Игумения Варвара снабдила нас чемоданами со всякой утварью, потому что в Горненском монастыре не было ничего. И действительно, мы в этом убедились, когда приехали в Иерусалим: комната — четыре стены — и железный остов кровати. На этой кровати я до сих пор сплю. Это память о прошлой нашей жизни. Электричество — слабое, печки отсутствовали, а дома — из камня, и в них зимой холодно. Поэтому мы везли все: одеяло, подушку, тазик, одежду. Но чтобы много не тащить, на себя все надели — валенки с калошами, свитера, кофты, тулупчики стеганые, шалью обмотались и в таком виде поехали. Летели самолетом с пересадкой. На Кипре нас повели по набережной в ресторан. Странное такое было шествие — на нас все оборачивались. В ресторане — все мясное, а на календаре — пост Рождественский. Сопровождающий нас священник говорит: «Мы постимся». Официант: «Один момент, сейчас все перекроем!» И перекрыли. В ресторане мы ж никогда не были! Вокруг зеркала! А мы в этих валенках с калошами! Когда мы в Горненский приехали — все с себя сбросили, бегаем в одних подрясничках, тепло, солнышко, 18 градусов. Потом пошли дожди — мы носом зашмыгали: ноги промокли, сушить негде, заболели…

Горненские традиции

Насельница Горненского монастыря

Здесь Гроб Господень, здесь Господь ходил по земле, здесь всегда — Христос воскресе!

Из Пюхтиц мы привезли цветные подрясники — нам их для работы пошили. У меня был — в синий горох, он мне очень нравился. Иду я в нем по Горненскому монастырю, навстречу — мать Евфимия, пожилая схимонахиня, которая старалась соблюдать все горненские традиции. Она мне и говорит: «Ты че это вырядилась?» Я спрашиваю: «Нравится, да?» Она отвечает: «У нас в спальных подрясниках не ходят по монастырю!» «Матушка, это не спальный, — оправдываюсь я, — это новый, нам пошили для работы». «У нас здесь так не ходят! — упорствует мать Евфимия. — У нас ходят либо в черном, либо в сером. А это — спальный!» А у меня черных подрясников было всего два — в церковь ходить. Тогда ведь было не так, как сейчас: заказал — тебе сшили. Я немножко побаивалась мать Евфимию и старалась ее смягчить. Иду однажды, улыбаюсь ей. Она спрашивает: «Чё лыбишься?» «Ой, матушка, я рада видеть вас», — говорю. «Монахи зубы не скалят», — отвечает. Вот такие были строгие матушки, они воспитывали нас. А еще вспоминаю мать Марфу, схимницу. Она, как и мать Евфимия, также отстаивала все добрые традиции Горненского монастыря. Прислали нам священника — молодого, энергичного. На Литургии выходит читать Евангелие, у нас читают лицом к народу, а батюшка разворачивает аналой к алтарю… После службы мать Марфа говорит ему: «Батюшка, у нас так не положено, у нас читают Евангелие лицом к народу». А он отвечает: «Лицом к народу читают только на Пасху! У вас тут неправильно читают». А она ему в ответ: «А у нас здесь вечная Пасха!» И тогда ему пришлось смириться, но по молодости он сначала немножко побурчал, а потом подумал — и правда! Здесь же Гроб Господень, здесь Господь ходил по земле, здесь всегда — Христос воскресе! И на следующей службе читал уже как нужно. И вот такие матушки — ничем особым не отличались, не выделялись, может быть, только настойчивостью своей, сейчас бы они показались старомодными. Но именно они сохраняли добрые горненские обычаи.

Святейший Патриарх Алексий II благословляет дальнейшее строительство собора. 1997 г.

«Вот бы мне такую кончину!»

Еще в России, когда после революции начались гонения на христиан, мать Марфа прятала у себя священников. Ее арестовали, держали в подвале, пытали. На Святую Землю она приехала с родной сестрой, которая вскоре ушла на Елеон, находящийся в ведении Русской Православной Церкви Зарубежом (в 1927 году РПЦЗ отделилась от МП РПЦ). У меня, как у медработника, было послушание ухаживать за старенькими сестрами, и я присматривала за матерью Марфой. Удивительна была ее кончина.

В субботу ей стало нехорошо, но она пришла в храм — причастилась. В воскресенье ей было уже тяжело ходить, но ведь в храме так хорошо! Я ее повела. Мы пришли к Херувимской, и мать Марфа опять причастилась. А в понедельник говорит: «Я не дойду, меня силы покинули». Священник пришел к ней в келью, причастил, а она и просит: «Батюшка, ты бы сегодня еще и пособоровал меня». «Ой, сегодня столько дел, стройка идет, нужно ехать за стройматериалами. Когда вернусь — пособорую», — обещает. «Хорошо, я подожду», — соглашается мать Марфа. Я ее завтраком покормила, она спрашивает: «Батюшка не приехал?» Я говорю: «Матушка, так он только что ушел от нас». Минут 10 прошло, она опять просит: «Посмотри, батюшка не пришел?» Ну, думаю, старенький человек, уважу. Выхожу во двор — батюшка идет: «Да ну эти дела! Подождут, душа важнее». Собрались сестры, пришла игумения Георгия. После совершения таинства мать Марфа стала раздавать всем коврики — она мастерица была, сама их вязала. Имущества у нее никакого не имелось — только одна мантия да ряса. Раздала коврики и легла отдыхать. Я пошла за обедом, вернулась — она спит. Пришло время обедать, говорю: «Матушка, уху вкусную принесла». Смотрю — она тяжело дышит. Я привела игумению. Мать Георгия: «Так она отходит! Быстро читаем отходную». И на девятой песне схимница Марфа отошла. Мать игумения даже заплакала, говорит: «Вот бы мне такую кончину!»

На 40 день мать Марфа мне приснилась, и первым делом я ее спрашиваю: «Матушка, а как ты прошла мытарства?» Она: «Как стрела». Я: «Почему?» Она: «А за исповедничество!»

***

Горненский монастырь

Несколько лет мать Магдалину мучила тоска по родине. Ведь Израиль — это фактически пустыня, облагороженная людьми. И иногда кажется, что находишься среди огромных декораций. Но она молилась, ездила по святым местам, просила помощи у Господа, и после монашеского пострига все прошло.

— Тогда, в 1986 году, нас сюда отправляли на три года: «Поезжайте в командировку, если что — вернетесь», — говорит она. — И вот уже 30 лет прошло. Слава Богу за все!