Моя свобода в тюрьме

«Больше всего мы учимся на том, что сами пережили, и неважно, принесла нам жизнь боль или радость. Перед тайной жизни самым серьезным и ответственным выглядит тот, кто принимает жизнь как радостное горе», – говорит архиепископ Иоанн, многолетний заключенный тюрьмы Идризово.

«Почему ты нас предал, поп?» – этот вопрос полицейский задал в тюрьме Идризово в Скопье архиепископу Охридскому Иоанну (Вранишковскому), давая понять ему, насколько он ценит его церковный сан и что думает об его миссии, которую архиепископ Иоанн считает делом всей своей жизни. А миссия эта – вернуться к единству с остальными Православными Церквами.

Архиепископ Иоанн в свое время был хиротонисан (и оказался самым молодым владыкой) канонически непризнанной Македонской православной церковью (МПЦ), позднее он стал митрополитом Велешско-Повардарским. С того момента, как в 2002 году он – единственный из македонских архиереев – отозвался на призыв патриарха Павла вернуться в каноническое единство с Сербской Православной Церковью, начались судебные процессы против него. Его судили за самоуправство, разжигание религиозной и национальной вражды, хищение денежных средств. И всё же государственный служащий не спросил его ни о первом, ни о втором, ни о третьем. Он спросил его прямо: «Поп, почему ты предал македонство?»

Когда читаешь этот эпизод в книге архиепископа Иоанна «Свобода в тюрьме», складывается впечатление, что македонский полицейский не был особо заинтересован в том, чтобы услышать ответ. А архиепископ Иоанн отвечает: он не предал «македонство» тем, что совершил поступок, который, по его убеждению, возвращает Православную Церковь в Македонии в границы и единство с остальными Православными Церквами. Из-за этой своей миссии он и стал одним из редких, если не единственным архиереем в Европе XXI века, попавшим в заключение за свои религиозные убеждения. Не секрет, что ему предлагалось покинуть Македонию взамен на снятие с него всех обвинений. Это достаточно говорит и об их обоснованности, и о решимости архиепископа Иоанна остаться в своей стране и при своих убеждениях. В начале февраля архиепископ Иоанн был условно освобожден после более двух лет, проведенных в тюрьме.

«Еще в свои студенческие годы я испытывал боль и очень переживал из-за того, что Церковь в моем отечестве находится в расколе с другими Поместными Церквами. Когда я уже был избран епископом МПЦ, находящейся в расколе, в своем слове в день хиротонии я обещал, что сделаю всё, чтобы раскол Церкви в Республике Македония был исцелен. Так что мое намерение встать за единство с Церковью не было неизвестно или непоследовательно», – говорит архиепископ Охридский Иоанн в интервью газете «Политика».

***

– Владыка, тяжело было принять обвинения македонского суда?

– Если бы я сказал, что мне это было тяжело, то поступил бы неискренне. Все-таки, кажется, я быстро осознал, что необходимо принести какую-то жертву для того, чтобы единство установилось на церковной, а не на какой-нибудь иной основе. Единство в Церкви с начала ее основания устанавливается только через жертву. В первую очередь через жертву Самого Христа как Первомученика, а затем и через жертвы многих мучеников и исповедников церковного сознания.

– Как проходят ваши встречи с македонцами сейчас? Спрашивают ли вас по-прежнему: «Почему ты нас предал»?

– Только люди, далекие от Церкви, да и те, кто тенденциозно, по политическим мотивам задает такие вопросы в форме констатации и утверждения, отнюдь не с желанием начать диалог и получить ответ. По моему мнению – которое, возможно, и пристрастно, потому что это всё же личное мнение, – после того, как я отбыл наказание, люди в Македонии практически перестали задавать мне такой вопрос. Время, проведенное мною в тюрьме, как будто само дало им ответ. Людям достаточно того, что они увидели: я ничего не приобрел от этого предполагаемого «предательства». Они увидели, что я не только не имею никакой личной корысти, но, напротив, несу определенные потери. Так что до ответа на этот вопрос они сами как-то доходят – понимают, что тут всё дело не в каком-то предательстве или недостатке патриотизма, а в желании решить многолетнюю проблему.

– Опишите, пожалуйста, один ваш день в тюрьме.

– Когда речь идет о тюремных порядках, то многие обычно ожидают услышать, что там хотя бы элементарно установлен некий режим или дисциплина. Большинство людей думает, что тюремная жизнь проходит как в западных фильмах. Но в тюрьме Идризово под Скопье дело не только обстоит не так, а я бы сказал, что всё там делается даже совсем наоборот.

Тюрьма Идризово

В распорядке дня прописан подъем, но никто не встает в положенное время. Заключенные могут совершенно спокойно спать целыми днями, потому что им нечего больше делать. Уже несколько лет закрыты все тюремные производства, организованные некогда социалистической Югославией. Из 1700 заключенных (столько их там было в тот момент) работало только 30 – те, кто готовил и раздавал пищу. Для других заключенных работы не было. И поэтому тюремная администрация предпочитала, чтобы они спали как можно дольше, ведь если они проснуться, они будут создавать проблемы.

Я пытался организовывать сам себя в этом хаосе, но не могу сказать, в какой мере мне это удавалось. Всё же я старался вставать пораньше, потому что в это время было намного спокойнее и тише, так что я мог читать и кое-что писать. Все книги, которые я брал читать, должны были быть одобрены тюремной администрацией. Для книг на иностранных языках такого одобрения приходилось ждать дольше. Но дольше всего я ждал, когда мне вернут копию верстки второго, дополненного издания моей книги «Свобода в тюрьме». Пока я был в предварительном заключении – очень долго, больше года и шести месяцев, – у нас была прогулка один раз в день на 40 минут; в тюрьме прогулки длятся немного дольше, но никогда не больше двух часов. Что касается газет, то из-за недостатка средств тюремное начальство еще несколько лет назад перестало их покупать, и мы читали только те газеты, которые кому-нибудь из заключенных приносили посетители.

Тюрьма Идризово

– С кем вы делили тюремную камеру?

– Я был в одной камере с еще 39 заключенными. Помещение было довольно большим, но, независимо от величины его, присутствие такого количества людей в четырех стенах мучительно для любого. Если представить себе, что каждый будет говорить хотя бы пять минут в день, то совокупно это будет 200 минут, то есть 3,5 часа в течение дня. Уже не говорю о том, что шум возникает не только от разговоров. В помещении для 40 заключенных было более 10 телевизоров. Часто каждый телевизор был настроен на свой канал. Ну и можете представить, как могли смотреть эти телевизоры.

– Как заключенные относились к вам?

– Знаете, я уже бывалый заключенный, не со вчерашнего дня в тюрьме. Если суммировать всё время, проведенное мной в заключении начиная с 2005 года и до 2015-го, то это не менее 5 лет. Так что стаж давал мне некоторые преимущества… Я, конечно, шучу, но, честно говоря, с заключенными у меня не возникало никаких проблем. Они очень пристойно вели себя со мной. Единственное, иногда были проблемы с тюремной охраной, которой приказывали меня провоцировать. Но и это нельзя было назвать невыносимым. Тюрьмы в Македонии с недавнего времени находятся под надзором многих европейских правозащитных организаций, и поэтому ни администрация, ни охранники не могут обходиться с заключенными совершенно деспотически, как это было раньше. С другой стороны, было много заключенных, которые хотели поговорить со мной. Не было возможности организовать богослужения, заключенные не исповедуются и не причащаются, но для бесед возможности были, и это доставляло мне радость.

– Вы могли в тюрьме исполнять заповеданное вашей верой?

– Нет, только частично. Несмотря на то, что конституцией и законами Республики Македония гарантированы религиозные права каждому человеку, в том числе и заключенным, в тюрьмах отсутствуют условия для практического осуществления прав верующих. В тюрьмах нет ни специальных подготовленных помещений для этого, не говорю уже о том, что до сих пор нет ни церкви, ни богослужебного места для исповедующих другие религии. Сейчас, когда всё позади, могу открыть, что мне тайно приносили Святые Дары, чтобы я причастился в тюрьме. Единственное, что я мог, – это помолиться, но ранее я уже сказал, каковы были условия и для этого. К сожалению, так было, и я не думаю, что об этом надо умалчивать.

– Насколько можно было понять из сообщений ваших собратий из Православной Охридской архиепископии, тюрьма Идризово перенаселена, заключенных намного больше, чем позволяют ее размеры. Было ли в этом «муравейнике» место для уединения?

– Там практически нет никакого места для уединения. В тюрьме, которая рассчитана на 700 человек, в тот момент находилось 1700. В камере, где я пребывал, были трехэтажные кровати. Тяжело бывает забраться и слезть со второго этажа, не говоря уже о третьем. Но спать на третьем этаже кровати всё же было привилегией, потому что у некоторых заключенных не было и кровати. Многие спали на полу. В таких условиях невозможно достичь истинной цели наказания, ведь наказание определяется совсем не для того, чтобы кто-то жил в нищете. А при таких условиях не может быть и речи об исправлении. Повторюсь и полностью в этом уверен: тюрьма в Республике Македония – это бессмыслица из бессмыслиц. Таким образом организованная тюрьма наносит вред и государству, и обществу, и многим семьям, и, естественно, самим заключенным. Тюрьма в принципе должна демонстрировать мощь государства, но в случае Македонии она демонстрирует только слабость и немощь.

– Вы бы с удовольствием забыли Идризово и всё, что там с вами происходило, или все-таки есть что-то, что окажется полезным, хотя бы как воспоминания?

– Христиане не должны стараться что-то забывать. Они должны только стараться простить. Отринуть то неприятное, что произошло и уже стало историей, больше всего хотят те люди, которые не понимают жизнь как борьбу. История – самый лучший учитель. Мы больше всего учимся на том, что сами пережили, и неважно, принесла нам жизнь боль или радость. По сути вся наша жизнь – это что-то между радостью и горем. Я считаю, что перед тайной жизни самым серьезным и самым ответственным выглядит тот, кто принимает жизнь как радостное горе. Поэтому память об этих тюремных горестях я считаю полезной – конечно, не ради самого горя, но ради радости, ее сопровождающей. Те, кто пережил тюрьму, знают, о какой радости я говорю.