Драгоценный страх

Жизнь под иконами. Фото: Михаил Тимофеев

Страх Божий — понятие, о котором в наше время говорить особенно трудно.

Жизнь современного человека гораздо сытнее, легче, безопасней, да и просто дольше, чем жизнь еще относительно недавних наших предков. За это, конечно, надо быть благодарным, но в то же время наша культура лишена чего-то, что для людей прошлого было постоянно присутствующим в их жизни. И очень важным.

Эмоциональный (и, как правило, духовный) мир нашего современника беднее — и поэтому некоторые вещи в людях прошлого и их книгах ему непонятны. Ему особенно многое непонятно в Библии.

Представим себе, что из жизни людей будущего исчезло такое явление, как брак. Им можно будет объяснить, что в прошлом было такое: мужчина и женщина, обычно молодые, давали торжественный обет провести всю оставшуюся жизнь вместе, хранить верность, заботиться друг о друге, растить детей, которые у них (обычно) рождались, пока смерть не разлучит их.

Но весь спектр эмоционального, нравственного и духовного опыта, связанного с тем, что молодые влюбляются, вступают в брак, вместе встречают его радости и тяготы, вместе стареют, а потом их рядом хоронят, будет им чужд. Они не переживали этого сами, они не видели этого у своих соседей.

Они будут пытаться понять брак через призму чего-то им знакомого: делового партнерства, например, но это понимание неизбежно будет ущербным. С браком дело обстоит довольно тревожно, но он пока не исчез из нашей жизни.

Однако есть то, что почти исчезло и что в наши дни людям трудно понять — страх Божий.

В Библии страх Божий — это что-то очень хорошее. Это то, что связано с присутствием Бога, то, что отличает доброго, благочестивого человека, то, что является началом премудрости. «Бойтесь Господа, святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его» (Пс. 33:10), — призывает Псалмопевец, а автор Послания к Евреям наставляет служить Богу «с благоговением и страхом» (Евр. 12:28).

В нашем обычном словоупотреблении страх — что-то однозначно плохое. Это крайне неприятное переживание, от которого мы хотели бы избавиться. Люди боятся чего-то, если допустить такую тавтологию, страшного. Диагноза, который будет означать приближение неизбежной и тяжелой смерти. Разорения, потери работы, нападения преступников, войны, катастрофы, увечья, горя. Чего-то, с чем мы бы предпочли не встречаться никогда.

Когда наш современник слышит выражение «страх Божий», он думает чаще всего о страхе перед наказанием. Насмешливые атеисты любят рисовать себе карикатуры на верующих, которые, дескать, запугали себя до посинения Богом, Который только и ищет как следует наказать их за грехи. Некоторое время назад группа британских атеистов даже выпустила рекламу на автобусах «Бога, вероятно, не существует. Так что расслабьтесь и наслаждайтесь жизнью». В их представлении бедные верующие живут в мучительном страхе, и их надо успокоить и утешить: мол, бояться нечего.

Они ошибаются. В страхе — в таком страхе — верующие не живут. «Потому что вы не приняли духа рабства, [чтобы] опять [жить] в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: “Авва, Отче!” Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии» (Рим. 8:15–16).

Верующие живут в страхе Божием. А это нечто иное. Это трудно объяснить тем, у кого такого опыта нет. В то же время, у нас есть некоторые зацепки, потому что потенциально мы способны к страху Божию, у нас бывают отблески чего-то похожего.

Как-то я смотрел документальный фильм об архитектуре, где мне запомнилась одна фраза: «Входя под своды этого собора, атеист чувствует себя неловко». Эта неловкость указывает на то, что здесь надлежит, следует делать что-то важное, чего атеист делать не может — благоговейно поклониться Богу.

Иногда мы сталкиваемся с чем-то, что вызывает наше глубочайшее уважение: с нравственным подвигом, художественной гениальностью или дивной красотой. Мы склоняемся, потому что понимаем, что тут нужно склониться, признать, что мы видим какой-то отблеск истины, красоты, добра.

Иногда такое переживание связано с музыкой. Для меня, например, это «O magnum mysterium» испанского композитора XVI века Томаса Луиса де Виктории, гимн, воспевающий Воплощение Господа.

Бог — это Источник и Податель всякого блага, красоты и истины; единственная возможная реакция на Его присутствие — это благоговейное, исполненное страха и трепета поклонение. Это не страх перед угрозой — страшно, ужасно оказаться настолько слепым, глухим, мертвым, чтобы не испытывать этого страха. Жены-мироносицы встречают весть о Воскресении «со страхом и радостью великою» (Матф. 28:8).

Этот страх отводит от греха, потому что немыслимо оскорбить это Присутствие грехом.

Как говорит святой Иоанн Златоуст, «Оскорбить же Бога — тяжелее, чем быть наказанным. А мы находимся в столь жалком расположении духа, что если бы не было страха геенны, то, может быть, и не пожелали бы сделать что-нибудь доброе. Потому мы и достойны геенны, если не за что-либо иное, то именно за то, что страшимся геенны больше, нежели Христа. Не таков был блаженный Павел, но совершенно противоположного настроения. Но так как мы — иные в сравнении с ним, потому и осуждаемся в геенну. Если бы мы любили Христа, как и должно любить, то знали бы, что оскорбить любимого тяжелее геенны. Но мы не любим, потому и не понимаем громадности этого наказания».

Мы живем в мире, который не только чужд этому страху Божию, но часто и активно враждебен ему — его кощунства и богохульства специально направлены на то, чтобы убить в человеке саму способность к благоговению.

Но страх Божий — величайшее сокровище, которое мы только можем найти. И где нам искать его? В нашем православном богослужении, которое только и может исцелить наши души и ввести нас в присутствие Божие.