Золотой век русского монашества: прошлое или будущее?

В Свято-Троицкой Сергиевой лавре  23–24 сентября пройдет международная конференция «Монастыри и монашество: традиции и современность». Это начинание у многих вызвало вопросы: возможен ли в наше время расцвет монашества? Не ушел ли золотой век монашества безвозвратно?

«Сам помер»

«Монашество уже отживает свой век», «настоящему монашеству уже не возродиться», «святоотеческие традиции в наше время восстановить невозможно». Когда приходится слышать такие слова, в особенности обращенные к самим монахам, то невольно вспоминается один курьезный случай, произошедший с владыкой Нестором Камчатским в начале прошлого века. Однажды он, объезжая Камчатский полуостров, сильно простудился в пути и лежал на нартах с температурой под сорок. Его спутники-эвенки, решив, что он точно умрет по дороге, испугались, как бы на них не пало подозрение в убийстве. Посовещавшись, они подошли к владыке со слезной просьбой: «Батюшка большой! Пиши, пожалуйста, записку, что ты сам помер, а то начальник нам не поверит. Пожалуйста, пиши, друг, записку!» Изумленный владыка едва убедил простодушных эвенков не требовать с него, живого, расписку в том, что он «сам помер».

Так и монахам трудно согласиться с тем, что «монашество уже отживает свой век» — они справедливо чувствуют, что монашество живо, что оно, как и прежде, призвано быть опорой Церкви. «Монашество в Церкви — это передовой отряд, принимающий на себя удары миродержителей тьмы века сего и своей молитвой, духовной силой оберегающий всю Церковь»[1], — сказал в одной из проповедей Святейший Патриарх Кирилл. И потому монашество никогда не станет чем-то подобным запылившемуся музейному экспонату, ибо оно жизненно необходимо Церкви.

На международном монашеском симпозиуме в Сербии в 2011 году было сказано: «Монашество сейчас проходит через многие и большие искушения, но оно переживет это состояние. Всегда будут люди, жаждущие и алчущие истины. Монашество призвано эту жажду удовлетворить. И потому наша эпоха породит многих личностей, которые продолжат жизнь монашества такой, какой она была в прошлом»[2]. Эти слова вполне применимы и к современному русскому монашеству. В наших монастырях сегодня много действительно ревностных монахов, которые при благоприятных духовных условиях могут принести необыкновенно обильный плод. Что же возможно сделать для того, чтобы стремление монашествующих к идеалу не оставалось лишь бесплодной мечтой?

«Красно поистине и добро житие монашеское, если…»

Конечно, никто не станет спорить с тем, что русское монашество потерпело страшный ущерб во время гонений на Церковь в XX веке и во многом утратило живую монашескую традицию. Но путь возрождения известен. Как писал преподобный Феодор Едесский, «красно поистине и добро житие монашеское — красно поистине и добро, если оно бывает сообразно с теми правилами и законами, которые наложили начальники и основатели оного, Святым Духом наученные»[3].

Неизменность устоев — характерная черта православного монашества. И поэтому в соблюдении этих устоев, в точном следовании первоначальному святоотеческому преданию — залог возрождения монашества. Обращение к святоотеческой традиции помогло «восстать из пепла» русским монастырям после потрясений XVIII века, когда было закрыто две трети монастырей и когда многим казалось, что монашество уже не поднимется. Оно поднялось! Расцвела Глинская пустынь, расцвели Оптина и Саров, ставшие, по одному замечательному выражению, «кострами, у которых отогревалась замерзшая Россия»[4].

То же обращение к древним правилам помогло 40–50 лет назад преодолеть кризис монашества и Элладской Церкви. А кризис был глубочайший. Один из греческих архиереев того времени, митрополит Дионисий Триккский, в своих воспоминаниях пишет, что монастыри в его епархии были «в состоянии разложения», нравственность насельников не просто оставляла желать лучшего, а служила постоянным соблазном для паломников. «Я горько плакал и рыдал о таком жутком положении дел, — пишет владыка. – Молился и из глубины сердца призывал Бога на помощь»[5]. Усилиями владыки жизнь в монастырях изменилась, укрепился дух подвижничества, пришло много молодых монахов.

Конечно, это произошло не в один миг. Переход к строгой монашеской жизни, устроенной согласно древним традициям, невозможно совершить мгновенно. Как рассказывает владыка Дионисий, он сознавал, что после длительного упадка монашеской жизни было бы трудно сразу перейти к чисто исихастскому монашеству, вдохновить его и дать ему выжить. Но тем не менее стремление к идеалу дало свои плоды: многие обители духовно возродились и стали поистине «школами молитвы и божественного служения, духовными ульями, мастерскими святости»[6]. Подобным образом возрождение монашества происходило и во всей Греции.

Профессия монаха

Но что значит «возвратиться к святоотеческой традиции»? Какие устои соблюдать важнее всего? Ежедневное участие в богослужении, чтение святых отцов, Иисусова молитва — эти основные делания способны возвести духовную жизнь монастыря на должную высоту.

Участие монахов в богослужении преображает и их самих, и жизнь обители в целом, духовную и даже материальную сторону. Одна игумения рассказывала мне, что, после того как сестры получили возможность каждое утро молиться за Божественной литургией, внешняя, материальная жизнь монастыря быстро пришла в порядок. Человек нецерковный скажет: «Совпадение». А церковный поймет: Господь благословил обитель дарами вещественными за то, что инокини стали приносить Ему дар невещественный и самый драгоценный — молитву.

В монастыре, где всё братство или сестринство участвует в ежедневном богослужении, вся жизнь иноков становится вдохновенным служением Богу, непрестанной Литургией; предстояние Господу, начинаясь в храме, продолжается и во время повседневных работ, и во время общения с ближними.

И если мы пролистаем жизнеописания тех подвижников благочестия, на долю которых выпало возрождать и восстанавливать обители, мы увидим, что начинали они именно с насаждения этого основного монашеского делания: молитвы, церковной службы. Преподобный Филарет Глинский, возобновляя после долгого упадка монашеское житие в Глинской пустыни, первым делом распорядился ежедневно совершать церковное богослужение по афонскому уставу. Игумения Феофания (Готовцева), полагая начало Санкт-Петербургскому Воскресенскому Новодевичьему монастырю, позаботилась прежде всего о том, чтобы обучить певчих и найти священника, способного ежедневно служить.

Молитва – корень монашеской жизни. Только когда есть крепкий корень, древо может расти и приносить плоды. Хотим ли мы, чтобы наши монастыри действительно были местом, где исцеляются страсти и возрастают добродетели? Это возможно только тогда, когда в монастырях в основание жизни будет положено молитвенное делание, преимущественно молитва Иисусова, которую святые отцы называют матерью всех добродетелей. Хотят ли игумены и игумении, чтобы в их обителях между насельниками царила любовь, чтобы в сердцах не угасала ревность по Богу, чтобы послушания исполнялись с усердием и бодростью? Всё это возможно тогда, когда каждый насельник будет ежедневно совершать молитвенное правило. Личное келейное правило, состоящее в основном из Иисусовой молитвы, дает монаху духовные силы, очищает и просвещает его ум, смягчает сердце, вводит инока в настоящую евангельскую жизнь. Не случайно святитель XIX века Патриарх Иерусалимский Кирилл говорил, что «монахи, не держащие келейного правила, — это мертвые монахи». Всё — и настоящее покаяние, и способность исполнять заповеди — монах стяжает прежде всего через Иисусову молитву.

И, наконец, чтение святых отцов раскрывает для монаха духовные горизонты, дает ему правильное понимание монашеской жизни и оберегает от заблуждений. Чтобы жить по святым отцам, надо постоянно напитываться их духом, то есть читать и перечитывать их творения. В боговдохновенных писаниях душам иноков открывается Живой Господь. И когда все насельники имеют возможность читать, это создает здоровую духовную атмосферу в монастыре, помогая братству хранить верность монашеским идеалам. То же можно сказать и о беседах, которые проводит игумен или игумения. Проводимые раз или два в неделю, они вдохновляют и объединяют братство. Старец Софроний (Сахаров) говорил, что, когда братство собирается вместе на беседы, это литургия после Литургии. Потому что в этих общих собраниях царит единство, и через это происходит приобщение ко Христу.

Конечно, для всех этих деланий нужно время, и игумен как любвеобильный пастырь, пекущийся о пользе вверенных ему душ, должен об этом позаботиться, помня, что необходимость трудиться не должна поглощать всех сил и времени монахов, иначе второстепенное заслонит собой основное. Ведь задача игумена состоит не только в том, чтобы заботиться о материальных нуждах братства. Прежде всего игумен есть тот, кто открывает братьям богатство духовной жизни и ведет их к совершенству единения с Богом.

Молитвенное делание — это собственно и есть самый плодоносный труд. Можно сказать, что молитва — это профессия монаха; без нее монашество теряет свою сущность и становится институтом неопределенного назначения. Нет более энергичной деятельности, чем непрестанная молитва Иисусова, и эта деятельность, совершающаяся в тишине обителей, есть самое высокое служение, которое могут принести монахи миру. Святитель Николай Сербский писал об этом: «Многие необоснованно спрашивают: “Что монаху делать в пустыне? Не лучше ли ему находиться среди людей, служа им?” Но как будет светить незажженная свеча? В пустыню, в уединение монах несет свою душу, словно незажженную свечу, чтобы возжечь ее постом, молитвенными размышлениями и трудом. И если удастся ему возжечь ее, то свет будет виден всем людям»[7].

«Се, ныне время благоприятно…»

Наши дни — время в своем роде уникальное; время, когда на наших глазах может совершиться коренное, глубинное возрождение русского монашества. Святейший Патриарх Кирилл в одной из своих проповедей сказал: «Перед нами сегодня стоят особые задачи возрождения монашеской жизни — от внешней красоты к созиданию внутренней духовной силы. Необходимая забота о внешнем благочестии и красоте должна сопровождаться повышенным вниманием к своему духовному состоянию»[8]. Вот это повышенное внимание к духовному наполнению монашеской жизни и способно поднять наше иночество на должный уровень.

Возможно ли в наше время возродить монашество? По большому счету такого вопроса перед нами даже не должно стоять. Монашество необходимо возрождать, потому что без него Церковь жить не может. А вот как именно его возрождать, как правильно выстроить внутреннюю жизнь обителей — это насущный вопрос, требующий соборного рассмотрения. И хочется надеяться, что грядущая конференция даст реальный импульс возрождению русского монашества во всей его красоте.